Командир роты, получив соответствующий приказ, отправил Ивана с двумя десятками солдат к деревне, что находилась в верстах десяти южнее Марефы. Оружия офицер приказал с собой не брать, по такому случаю Арефьев велел своим подчиненным оставить в части и ножи, с которыми те на летних учениях не расставались и снимали их с пояса только на ночь.
Когда подошли к окраине деревни, где их должна была ожидать полиция, Иван увидел толпу крестьян, человек пятьдесят с кольями, кое где мелькали и вилы. Полицейских, однако, солдаты нигде не заметили.
Положение принимало дурной оборот, просто развернуть свою команду и уйти Иван Арефич не мог: во первых, этим он нарушил бы приказ, а во вторых, для молодых солдат – а их в команде оказалось около половины – отступление в первом же «деле» послужило бы плохим уроком.
Крестьяне, чем-то или кем-то настроенные непримиримо, видя некоторое замешательство солдат, с криками двинулись им навстречу.
Иван приказал солдатам держаться плотнее и приготовиться к рукопашной; назвал человек пять наиболее надежных и велел им принять на себя бунтовщиков с вилами – вилы следовало у них отнять, но самим зубья в ход не пускать.
Выждав, когда толпа приблизилась саженей на двадцать, отдал Иван приказ быстрым шагом идти навстречу бунтовщикам. Чуть опередив своих, подступил он к лохматому мужику, который бойчей других размахивал вилами и, по всему видать, являлся заводчиком. Перехватил унтер деревянный черенок и подсечкой бросил мужика на землю, зубья вил до основания вошли в мягкий чернозем. Выхватил Иван из земли вилы, тычками и наотмашь стал охаживать деревянным черенком нападавших. С теми из них, кто пытался орудовать вилами, справились все, кому было поручено. У одного только ефрейтора при этом оказалась продырявлена рука.
Когда все закончилось, велел Иван своим уходить, но без спешки.
Уже у поворота дороги догнал их лохматый: «Вилы-то, вилы отдайте…» Иван приказал солдатам воткнуть вилы в землю, а просителю сесть и сидеть смирно. Тот сразу хлопнулся на задницу и обхватил колени руками.
Отойдя подальше, разорвали «усмирители» рубахи, перевязали руку раненому, а еще четверым солдатам головы.
Сразу по возвращении Иван Арефич доложил ротному, как обстояло дело.
Но к вечеру вызвали его в штаб батальона. Там, кроме капитана – командира роты и подполковника, находились батальонный писарь и жандармский офицер.
Иван второй раз теперь доложил о происшедшем, а писарь за ним записывал. Неожиданно жандарм спросил, кто отдал приказ не брать с собой оружия. Прадед мой смолчал, поглядел на своих офицеров.
Тогда командир батальона приказал ему быть свободным, а жандармскому офицеру ответил, что они сами во всем разберутся.
Случай этот все же отметили приказом по округу, там значилось, что «нижние чины… были посланы в обход в помощь местной полиции…, были избиты крестьянами… ружей с собой не имели по недосмотру начальства…»
Иван же про себя думал: «Слава Богу, что не прихватили с собой оружия, без смертоубийства обошлось, греха на душу не взял…»
Куда девались полицейские, коим армию направили на подмогу, солдат так и не узнал…
Давно уже понял Иван, что его собственное настроение, а значит и спокойствие, передается подчиненным; решительности и смелости учить надо личным примером, и лучший способ обучить, например, стрельбе – умело владеть винтовкой самому.
В летние месяцы проводились не только стрельбы и марши, чему уделялось, конечно, основное внимание, но не оставлял Иван обучения молодых рекрутов уставным отношениям, в том числе, общению с начальством – безбоязненному и в то же время почтительному. Тренировал в правильном титуловании и отдании чести, учил краткости и вразумительности ответов, в частности требовал следовать и таким рекомендациям: «…при ответах, не всегда можно прибавлять титул, например, на вопрос: какая восьмая Заповедь – пусть отвечают „не укради“, не добавляя титула, иначе выйдет: „не укради, Ваше Благородие!…“ …Во время Святой пасхи, если начальник приветствует словами: „Христос Воскрес“, то при ответе нельзя добавлять титула, нельзя отвечать: „Воистину Воскрес, ваше Благородие“…»
Теперь в обязанности унтер-офицера входила также задача учить солдат извиняться за неловкий поступок перед товарищами, перед начальством – и такие вот появились новшества…
В практических наставлениях дядьке говорилось: «…при столь великих его обязанностях, и усердие его должно быть велико, а любовь и преданность делу – безграничны. Тогда он будет вполне достоин важного своего назначения и почетного звания – „дядька“».
Жаркое лето катилось к концу…
В соответствии с приказом по Военному округу «О принятии мер против холеры и лихорадки» врачи и офицеры строже наблюдали за состоянием здоровья солдат, неоднократно инструктировали их в части гигиены и употребления местной пищи, проверяли качество воды. Казалось, все обошлось, но когда вернулись в город, несколько человек все таки заболели; в госпитале, конечно, их лечили, но фельдфебель из соседней роты, ровесник и давний знакомый Ивана, все же умер.