Солдат. Истина всегда одна

– А что говорить… – хмыкнул Никифор. – Сестра с голоду померла, мать заболела и тоже умерла, а я в город подался. Беспризорничал поначалу, воровал чтобы с голодухи не подохнуть, потом в тюрьму угодил, отсидел – снова в тюрьму. Всю жизнь мне суки поломали, понимаешь? А колхоз тот развалился, дохозяйствовались, а председателя свои шлепнули, ибо проворовался… – он с усмешкой посмотрел на Ивана. – Вот скажи, за что мне любить советскую власть? Я ее не предавал, потому что она не моя! Не моя!

– Ты Родину продал… – тихо ответил Ваня. – Власти меняются, а родина всегда остается…

– Родину, говоришь! – вскинулся Никифор, но тут же сник, уткнулся лицом в колени и нехотя буркнул: – Может и так. Ладно… помогу я вам, а потом сам решай, жить оставишь или в расход. Противится не буду…

Ваню ничуть не тронул рассказ Никифора. Возможно из-за того, что он успел наслушаться всякого подобного и напрочь очерствел. А еще потому, что уже давно понял – последнее в этой жизни – это предавать Родину. Даже из лучших побуждений.

Он посидел еще немного и грубо приказал пленному:

– Теперь рассказывай, как будем лагерь брать. Все рассказывай, до мелочей.

Предатель встрепенулся.

– Лагерь на холме, вокруг густой осинник – не пролезешь. Три землянки, в одной Сидор сам квартирует, в другой остальные. В третьей склад всякого полезного и там же держат пацанчика, связного партизан. Есть еще из жердей сложенный лабаз, туда видать баб с детишками определят. Подхода к стоянке только два – Сидор там часовых ставит. Больше никак не подойдешь. Но я с часовым сам справлюсь – дай только нож. Да не переживай – мое слово твердое. Осторожней с Сидором – матерая сволочь. И еще Тишка – его подручный. Здоровый словно шкаф, силищи немеряно. Остальные – так, шелупонь. Заходить надо ночью…

Иван внимательно выслушал Никифора, задал несколько вопросов, а потом скомандовал продолжать путь.

Шли до самых сумерек, долго и трудно, еле продрались через болото. К счастью, ночь выдалась безоблачной, и луна немного освещала путь.

После того как вышли из топей, Никифор остановился и протянул к Ивану связанные руки.

– Ну, решай! Здесь уже недалече. Дай штык, все сделаю красиво и вернусь.

Иван заколебался. Никифору он не верил, однако что-то подсказывало, что сейчас он не подведет. Именно сейчас.

Посмотрел на Петруху, словно хотел увидеть на его лице поддержку, но в темноте ничего не увидел.

Внезапно решившись, резанул путы немецким трофейным ножом, а потом, перевернув его рукояткой вперед, молча сунул Никифору.

Со стороны якута послышалось язвительное хмыканье.

Никифор благодарно кивнул, перехватил нож поудобней, и молча скрылся в темноте.

Ваня хотел попросить Петруху проследить за предателем, но тот без напоминаний скользнул в лес.

Потянулось изнуряющее ожидание. Иван костерил себя почем зря за то, что доверился предателю.

«Предал раз – предаст и второй… – злился он. – Тварь остается тварью, ничем не исправишь. Рано или поздно говно все равно всплывет. А я тоже хорош… пустил слезку… твою же мать, может самом за ним идти? Так поздно уже… ладно, хватит ныть, Петруха исправит, если я налажал…»

И почти пропустил появление якута. Хотел спросить, что случилось, но потом услышал еще шаги и понял, что, зря терзал себя.

Никифор молча протянул нож Ивану ручкой вперед. Ваня машинально взял и почувствовал, что рукоятка вся липкая от крови.

– Там еще один стоит, недалече… – пленный покосился в темноту. – Я схожу? И вы за мной, с той стороны заходить будем.

Иван вернул нож. Ему стало стыдно за свои подозрения, и он машинально еще раз мысленно выматерил себя.

Со вторым часовым вышло просто и незатейливо.

– Слышь, это я, Никифор… – громко буркнул пленный. – Не пальни сгоряча…

– Аа-аа… – с облечением ответил ему прерывистый басок. – А где остальные?

– Тебя что, Сидор за главного оставил? Вопросы, смотрю, задаешь… – хмыкнул Никифор. – Где-где… на месте. Я за инструкциями. Что-то того штемпа в германском клифте не видать. Где Сидор?

– Так у себя, где еще. Там у костерка кукует Миха, дневалит, значит. Остальные отбились уже. А бабы в балагане…

– Ага, понял. Ты где там? Покажись…

Раздался звук тупого удара, потом сразу второго и третьего, сменившиеся громким прерывистым сипеньем.

А потом вернулся Никифор и пожал плечами:

– Готово, можно заходить. Только я первый, там еще дневальный. Я ствол оставлю?

Он показал в руке немецкий МП.

– Бери… – без колебаний ответил Ваня. Сомнения в отношении Никифора исчезли, но он все равно решил приглядывать за ним.

Они проскочили сотню метров по узенькой, едва заметной тропинке. Скоро послышался запах костра и табачного дыма.

«Я бы этому дневальному в жопу эту папироску засунул, демаскирует же лагерь… – неожиданно подумал Ваня и чуть не рассмеялся. – Совсем охренел, дурачок. Профессиональная деформация, мать ее. Видать, действительно, по мне армия плачет…»

По центру большой поляны курился маленький костерок в ямке, рядом всхрапывал во сне дневальный в ватнике, сидя на обрубке бревна.

Никифор осторожно подошел к нему, приобнял и одним движением вспорол горло.