Солдат на войне

Ближе к вечеру мы пробились к Терновке. Я бросился вперед и реквизировал себе для работы первоклассную машину. На месте все еще было полно русских, и пленные рассказали нам, что среди них должно быть два генерала. В 22.00 я лег на охапку соломы, уставший как собака. Это был ужасный день. Но снова удача была со мной. Как долго это продлится?

6 августа 1941 г

Снова вокруг ходят самые дикие слухи. Кто-то говорит, что мы должны отправиться в Румынию, другие утверждают, что мы останемся здесь на зиму, а кто-то думает, что нас скоро отправят домой. Для нас было бы неплохо поехать домой, ведь наш батальон потерял 350 человек. Только 4 августа стоило нам 14 человек погибших, 47 – раненых, 2 пропали без вести. Погиб 1 офицер, 3 были ранены.

В 21.00 пришел приказ сниматься с места. Нас отводят отсюда. Сначала нам, скорее всего, дадут пять дней отдыха. Это будет прекрасно!

10 августа 1941 г

Мне постирали все мое грязное белье. Люди здесь решительно отказываются брать какие-нибудь деньги. Поэтому я вручил им горсть сигарет. Муж женщины, которая стирала для меня, во время массовых арестов в 1937 г. был отправлен в Сибирь. Она понятия не имеет, где он сейчас: за четыре года от него не было никаких известий. Вот такая она, Советская Россия!

В 22.00 мы получили приказ на завтра: отправляемся дальше на восток.

11 августа 1941 г

Мы начали движение в 8.15. Снова стоит чудесная погода, хотя ветер и наполняет наши рты ужасающим количеством пыли. Кажется, что чем дальше ты углубляешься на восток, тем лучше становятся дороги; но они все равно не выдерживают никакой критики, и их невозможно ставить в один ряд с любой из дорог Европы. Но все равно, теперь они стали лучше, чем с самого начала.

В 11.30 прибыли в Новую Прагу. Это название подразумевает под собой небольшой уютный город. Но наш самый грязный, забытый богом промышленный центр, если такие у нас все еще сохранились, по сравнению с Новой Прагой можно было бы назвать маленькой жемчужиной. Я просто не могу себе представить, как русские могли терпеть большевистский режим в течение полувека. Куда ни кинешь взгляд, повсюду разруха в ее самом худшем проявлении.

12 августа 1941 г

Вчера вечером мы сидели за конфискованным круглым столом, тесно сдвинув стулья, и обменивались мнениями по поводу будущего положения России. Водитель командира Рейшиц, водитель лейтенанта Октабеца, Штиглер и я. В самый разгар нашего яростного спора наши мысли вдруг переключились на дом, как это всегда бывает в моменты затишья.

Интересно, чем ты сейчас занимаешься? А дети? А твоя мать? Как у всех вас дела? Что ты думаешь о наших гигантских успехах, о победах, которым нет равных?

Боже милостивый! Как прекрасно было бы снова оказаться дома. Никаких мыслей о войне, о смерти и разрушениях, о наступлениях, атаках, огне вражеской артиллерии и винтовок, о смерти и ранениях. Нет! Не хочу ничего этого, только покоя. Удобно сидеть на диване со стаканом пива и сигаретой и слушать музыку… или твою игру на пианино… или пойти с тобой в театр… или поиграть с детьми… или просто говорить с тобой, все равно где… или поспать на настоящей белой мягкой постели… или сидеть за столом, сидеть, как положено, есть ножом и вилкой… или почитать хорошую книгу… или… или…

На этой неделе, как говорит Р, мы переправимся через Днепр; однако Ш[72] думает по-другому.

Как не хватает Шобера; этого прекрасного товарища мы потеряли 4-го числа. Наш разговор скачет с одной темы на другую.

Постепенно темнеет. Небо над нами густо-синего цвета, небо, усыпанное звездами. Мягко дует легкий прохладный ветерок. Почти все наши товарищи спят в своих палатках или в машинах. Только посыльные и несгибаемый Пишек сидят все вместе в одном из углов парка. Они копаются в прошлом, выбираясь оттуда в настоящее и далее в будущее.

Командир играет в карты со своими закадычными друзьями. «Доппелькопф» – игра, которая действует нам на нервы.

Посреди всех этих мыслей в этой ночной тишине нашего слуха вдруг коснулась музыка. Чудесная музыка. Играет балалайка. Гитара. Это не граммофон, это не радио. Нет: к нам пришли украинцы, они сидят в парке и играют для нас свои песни. Мы слушаем их часами, а они играют и поют о своем доме. Мысленно мы представляем, что слушаем почти венские мелодии. Может быть, в этой песне поется о Каленберге, а вот здесь – о Дунае. А эта песня разве не о Штеффле? Или о Лихтентале? Но нет, все ускоряющийся ритм балалайки, постоянно бешеный темп, напоминает о том, что мы сейчас в глубине России, что мы слушаем русские песни.

Мы продолжаем слушать очень долго. До тех пор, пока не звучит приятная народная песня, все глуше и глуше, пока мы не засыпаем. А на сердцах у нас так тяжело.

13 августа 1941 г

«Унтер-офицер Прюллер, уже 2.30 утра!» – так меня подняли, первым во всем батальоне. А лечь спать мне пришлось только в 12.00 ночи.