Солдат не спрашивай

— Признание очищает душу даже такого грешника, как вы. Скажите мне, как вы собираетесь улучшить мнение о нас среди этих, отвергнутых Господом?

— Ну, это зависит от обстоятельств, — произнес я. — Я должен осмотреться здесь, набрать материал для статьи. Прежде всего…

— Теперь это не имеет значения! — Он снова поднялся из-за стола и взглядом приказал мне сделать то же самое. Я подчинился.

— Мы вернемся к этой теме через несколько дней, — проговорил он. На его губах снова играла улыбка Торквемады. — А на сегодня хватит. Всего хорошего, журналист.

— Всего хорошего, — промямлил я, повернулся и, слегка пошатываясь, вышел.

Это получилось не нарочно, я просто чувствовал, что ноги стали ватными, словно я только что балансировал на краю бездонной пропасти. И во рту у меня было сухо.

В течение нескольких следующих дней я просто шлялся по городу, трудолюбиво собирая справочный материал. А затем, на четвертый день после моей встречи со старейшим Брайтом, меня снова вызвали к нему.

— Журналист, — неожиданно произнес он, когда я вошел, — сдается мне, вы не сможете отдавать нам предпочтение в своих сводках новостей без того, чтобы ваши коллеги по Гильдии не заметили этого. И если это так, какая мне от вас польза?

— Я не сказал, что буду только положительно отзываться о вас, — ответил я возмущенно. — Но если вы покажете мне то, что достойно внимания, я готов написать об этом.

— Да. — Он тяжело посмотрел на меня, и черное пламя мелькнуло в его глазах. — Тогда пойдем посмотрим на наш народ.

Мы покинули кабинет, спустились на лифте в гараж, где нас ждала машина. Водитель повез нас за пределы столицы, по каменистым и почти лишенным растительности пригородным районам, где располагались фермерские хозяйства.

— Смотрите, — угрюмо произнес Брайт в тот момент, когда мы проезжали через небольшой городок. — На наших бедных планетах мы выращиваем единственный реальный урожай — это наши молодые люди. Они становятся солдатами, чтобы наш народ не голодал, а вера — жила. Какие же изъяны у этих молодых людей, из-за которых на прочих мирах их столь сильно презирают, в то же время нанимая, чтобы они сражались и гибли в чужих войнах?

Я повернулся и увидел, что он снова смотрит на меня с мрачной усмешкой.

— Их… отношение к жизни, — осторожно произнес я.

Брайт рассмеялся. Его смех оказался подобен рычанию льва, глухому и сильному.

— Отношение к жизни! — резко воскликнул он. — Назовите это проще, журналист! Гордость! Бедные, умеющие лишь обрабатывать землю да воевать, как вы заметили, эти люди все же смотрят словно с высоких гор на рожденных в пыли червей, которые их нанимают. Они знают, что их хозяева могут быть баснословно богаты, вкусно жрать и носить замечательные одежды, но всем им, когда они окажутся за порогом смерти, не будет позволено даже стоять с чашкой для милостыни у ворот из злата и серебра, через которые мы, избранники Господа, будем проходить, распевая псалмы.

И он хищно улыбнулся мне из глубины машины.

— Что же могло бы научить надлежащей вежливости и доброму отношению тех, кто нанимает избранных Господа?

Он снова насмехался надо мной. Однако еще в свой первый визит я раскусил его. И тоненькая тропинка к моей цели по мере развития нашей беседы становилась все заметнее. Поэтому его насмешки беспокоили меня все меньше и меньше.

— Не о гордости или вежливости с чьей-либо стороны идет речь, — ответил я. — Кроме того, вам ведь не это нужно. Вас ведь не волнует, что думают наниматели о ваших войсках, главное — чтобы их нанимали. И их обязательно будут нанимать и дальше, если они научатся относиться к другим… даже не с любовью, а хотя бы терпимо…

— Водитель, остановись здесь! — прервал Брайт.

Машина затормозила.

Мы оказались в небольшой деревеньке. Хмурые, одетые во все черное люди сновали между строений из пластика — таких уже не увидишь на других мирах.

— Где мы? — поинтересовался я.

— Небольшой городок, называющийся Поминовение Господа, — ответил он, опуская стекло со своей стороны. — А вот и кое-кто, знакомый вам.

Действительно, к машине приближался худощавый человек в форме. Я узнал Джэймтона Блэка.

— Да, сэр? — обратился он к Брайту.

— Этот офицер, — Брайт повернулся ко мне, — когда-то подавал большие надежды. Но пять лет назад его прельстила дочь другого мира, которая в конце концов отвергла его. И с тех пор он, похоже, потерял всякое желание продвигаться по служебной лестнице.

Он взглянул на Джэймтона.

— Старший лейтенант, вы дважды встречались с этим человеком. Впервые — в его доме на Земле пять лет назад, когда просили руки его сестры. И второй раз — год назад, на Новой Земле, когда он просил у вас пропуск для своего помощника. Скажите мне, что вы знаете о нем?

Джэймтон взглянул на меня в упор.

— Только то, что он любил свою сестру и желал лучшей жизни для нее, чем мог бы предоставить ей я, — произнес Джэймтон спокойно — под стать своему каменному лицу, — А также то, что он желал добра своему зятю и хотел его защитить.

Он повернулся и посмотрел Брайту прямо в глаза.

— Я верю, что он честный и хороший человек, старейший.