Солдат не спрашивай

Я подумал, что никому и в голову не могла бы прийти мысль о том, что один-единственный человек вроде меня может уничтожить культуру, включающую в себя население двух планет. Никому, за исключением, пожалуй, Падмы. Наверняка его вычисления касались того, что миры Гармонии и Ассоциации находились перед выбором, означавшим жизнь или смерть для их образа жизни.

Ибо сейчас меж звезд дул новый ветер.

Четыреста лет назад мы все были людьми Земли — Старой Земли, материнской планеты, которая, кстати, была моей родиной. Мы были единым народом.

Затем, переселяясь на новые миры, человеческая раса «раскололась», если использовать термин экзотов. И в дальнейшем этот процесс продолжался, пока не сформировались отдельные человеческие типы: воин с Дорсая, философ-экзот, ученый с Ньютона, Кассиды или Венеры и так далее.

Изоляция привела к появлению весьма специфических типов культур. Затем рост общения между Молодыми мирами, теперь уже окрепшими, и технический прогресс снова подтолкнули специализацию. И торговля между мирами стала обменом учеными умами. Дорсайских генералов меняли на психиатров-экзотов. Журналистов вроде меня, со Старой Земли, — на создателей космических кораблей с Кассиды. И так продолжалось всю последнюю сотню лет.

Но теперь миры сближались. И развернулась борьба на каждом из миров, с тем чтобы совместить преимущества от слияния и старый привычный уклад жизни.

Был необходим компромисс, но яростная, непреклонная религия квакеров не допускала компромиссов. И вот уже общественное мнение на многих мирах начало восставать против Гармонии и Ассоциации. Стоит дискредитировать их, раздавить в этой кампании — и они не смогут больше продавать своих солдат. Они потеряют торговый баланс, столь необходимый им для найма специалистов с других миров. И тогда некому будет поддерживать жизнеспособность двух бедных естественными ресурсами миров. И они умрут.

Как умер молодой Дэйв. Медленно. Во тьме.

И с этими мыслями на меня снова нахлынули воспоминания.

Был полдень, когда нас захватили в плен. Когда появился сержант с приказом охранникам убираться, солнце уже почти село.

Я вспомнил, как после их ухода подполз к телам на поляне. Дэйв был еще жив, но я не мог остановить кровотечение.

Потом мне сказали, что и это бы не помогло. Но тогда я пытался. В конце концов я сдался, и к этому моменту стало совсем темно. Я держал его на руках, не зная, что он умер, пока его тело не начало коченеть. И именно тогда я начал превращаться в то, во что мой дядя всегда старался меня превратить. Я почувствовал, что умер внутри. Дэйв и моя сестра были моей семьей, единственным, что я хотел сохранить.

А теперь я лежал в постели в лагере квакеров, и воспоминания не давали мне уснуть. Спустя некоторое время я услышал, как солдаты строятся для полуночной службы на плацу.

Наконец шум марширующих ног стих. Единственное окно моей комнаты находилось высоко над моей постелью, слева от нее. Оно не было зашторено, и ночной воздух с его звуками беспрепятственно проникал внутрь комнаты вместе с туманным светом фонарей над плацем, образовывавшим бледный квадрат на противоположной стене. Я смотрел на этот квадрат и слушал проходящую снаружи службу. После молитвы о ниспослании доблести в бою они запели свой боевой гимн, и на этот раз я прослушал его от начала до конца.

Солдат, не спрашивай себя,
что, как и почему.
Коль знамя в бой тебя ведет —
шагай вослед ему!
И легионы безбожников
 пусть окружают нас —
Не считая удары, руби и круши —
вот тебе весь приказ!
Хвала и слава, честь, почет —
игрушки, жалкий хлам.
Верши свой труд —
он по плечу, пожалуй, только нам!
Грязи людской, человечьим грехам
 место среди отбросов.
Долг исполняй свой.
И помни еще:
Не задавай вопросов!
Кровь и страдания, вечная боль —
от века солдатский удел.
Крепче сжимай верный свой меч,
где бы ты ни был, везде!
Радуйся бою, битве любой,
в яростной сече ликуй —
Много их было, но будут еще
 на кратком твоем веку.
А выйдет наш срок —
и где б кто ни лег,
стечемся со всех сторон.
Солдаты-избранники,
все мы тогда
придем пред Господен Трон.
Будет кровь наших ран
знаком тех, кто избран,
кто вправе стоять перед Ним.
Мы, на верность
Ему присягнув одному,
Ему только верность храним!

[6]