Я посмотрел ему в глаза. Они были усталыми, но абсолютно спокойными. Я отвел взгляд в сторону и на столе увидел уже знакомую мне солидографию.
— Ваша семья? — поинтересовался я.
— Да, — ответил он.
— Мне кажется, вы должны были бы подумать о них хоть сейчас.
— Я думаю о них довольно часто.
— И тем не менее все равно собираетесь выступить и погибнуть.
— Все равно, — подтвердил он.
— Конечно же! — воскликнул я.
Я пришел сюда совершенно спокойным и полностью контролировал себя. Но сейчас меня начало трясти.
— Потому что все вы, квакеры, лицемеры. Вы настолько лживы, настолько погрязли в своей собственной лжи, что, если кто-нибудь отнимет ее у вас, ничего не останется. Разве не так? Вы лучше умрете, чем признаете, что подобное самоубийство вовсе не самое великое деяние во Вселенной. Вы лучше умрете, чем признаете, что полны сомнений, как и любой другой человек, и что вы тоже боитесь.
Я вплотную подошел к нему. Он не шевельнулся.
— Кого вы пытаетесь одурачить? — спросил я, — Кого? Я же вижу вас насквозь! И я знаю, что за фетиш эти ваши Объединенные церкви. Я знаю, как, впрочем, и вы, что образ жизни, о котором вы гнусаво долдоните, вовсе не так хорош, как вы утверждаете. Я знаю, что ваш старейший Брайт и его свора узколобых стариков — всего лишь банда узурпаторов и тиранов, которым наплевать на религию. И я заставлю вас признать это!
Тут я сунул ему под нос послание.
— Читайте!
Он взял его. Я задержал дыхание на целую минуту, пока он изучал его. Выражение его лица не изменилось. Затем он вернул его мне.
— Хотите встретиться с Грэймом? — предложил я, — Мы могли бы свободно пересечь линию фронта в машине посланника. Вы сможете договориться о капитуляции, прежде чем начнется стрельба.
Он покачал головой и посмотрел на меня как-то странно, с выражением, которое я никак не мог определить.
— Вы хотите сказать — нет?
— Вам лучше всего остаться здесь, — ответил он, — Над боевыми позициями даже эту машину могут обстрелять.
И он повернулся, собираясь уйти.
— Куда вы? — закричал я на него. Я обогнул его и поднес послание к его глазам, — Это — реальность. Вы не можете закрыть на это глаза!
Он остановился и посмотрел на меня. Затем с силой отвел мою руку с зажатым в ней посланием. Его пальцы были тонкими, но гораздо сильнее, чем я думал, ибо моя рука опустилась против моей воли.
— Я знаю, что это реальность. Я должен предупредить вас, мистер Олин, чтобы вы больше не мешали мне. Я должен идти.
Он обошел меня и направился к двери.
— Вы лжец! — закричал я вслед ему.
Он продолжал идти. Я должен был его остановить. Я схватил стоявшую на столе солидографию и с размаху швырнул на пол.
Он повернулся ко мне и посмотрел на валяющиеся у моих ног осколки.
— Вы делаете то же самое! — заорал я, указывая на них.
Он без единого слова вернулся, нагнулся и аккуратно собрал осколки. Положил их в карман и снова выпрямился. Когда я увидел его глаза, у меня перехватило дыхание.
— Если бы не мой долг, — начал он тихим ровным голосом… и замолчал.
Я увидел, как его глаза вдруг расширились. Жажда убийства, явственно читавшаяся в них, сменилась чем-то похожим на удивление.
— Так у тебя, — тихо произнес он, — у тебя нет веры?
Я открыл рот, чтобы хоть что-то сказать. Но произнесенные им слова остановили меня. Я стоял, будто мне нанесли сильнейший удар в живот, и не мог вымолвить ни слова. Он пристально смотрел на меня.
— Почему вы подумали, — спросил он, — что это послание заставит меня изменить решение?
— Вы же сами читали его! — воскликнул я. — Брайт пишет, что, поскольку вы здесь в проигрышной позиции, вам больше не пошлют помощи. И никто не должен говорить вам об этом, потому что тогда вы из страха можете сдаться.
— Значит, так вы и прочли это? — спросил он. — Именно так?
— А как же еще? Как же еще его можно прочесть?
— Так, как там написано. — Он стоял передо мной, и его глаза неотрывно смотрели прямо в мои. — Вы прочли послание без веры, оставив Имя и волю Господа без внимания. Старейший Брайт написал не о том, чтобы нас оставили здесь одних, а о том, что, поскольку наше положение здесь весьма тяжелое, мы должны быть предоставлены в руки нашего Небесного предводителя и Господа нашего. И еще он написал, что нам не следует сообщать об этом, чтобы никто здесь не был подвержен соблазну намеренно искать венец мученика. Посмотрите, мистер Олин. Все это здесь, черным по белому.
— Но это не то, что он имел в виду! Не то!
Он покачал головой:
— Мистер Олин, я не могу оставить вас в таком заблуждении.
Я уставился на него, ибо прочел на его лице сочувствие и жалость.