Солдат. Политик. Дипломат. Воспоминания об очень разном

В полдень 30 декабря меня вызвали в штаб полка, который располагался, как нам тогда казалось, в глубоком тылу, то есть километрах в двух-трех от линии фронта. Ответственный секретарь партбюро полка молоденький подполковник Мишуткин заявил мне: «Мы пишем боевую историю полков, и я хочу, чтобы ты как старослужащий полка помог, поездил со мной по частям. Это займет какое-то время». Приказ есть приказ. Я вернулся в роту, собрал свои нехитрые пожитки и ушел.

А на следующий день, 31 декабря 1942 года, в расположение моей роты прибыл командующий Северо-Западным фронтом генерал П. А. Курочкин. И надо же было так случиться, что в этот день немцы притихли, как будто их в окопах и не было. В это время на отдельных участках фронта немцы действительно меняли свои позиции, желая укрепить оборону. Они ждали нашего генерального наступления, которое на самом деле и последовало в начале февраля 1943 года.

– Перед вами противника нет, а вы тут сидите и чего-то ждете! – заявил Курочкин.

Генералу пытались доказать, что фашисты находятся в окопах, говорили, что утром слышали немецкую речь, звон котелков, но он твердил свое: «Противника там нет!» – и все тут. Никакие доводы не помогли, и Курочкин приказал (и это среди бела дня!) бросить роту на эти немецкие окопы. Бойцы разрезали проволочные заграждения, разминировали проходы, и рота пошла на противника, который располагался на противоположном склоне небольшого оврага. А когда бойцы спустились в овраг, немцы расстреляли их кинжальным огнем. Всех!.. До единого человека!.. На глазах командующего фронтом!..

Остались от роты я и старшина Расщупкин, который утром ушел за продуктами…

…В жизни моей был один, казалось бы, незначительный эпизод, который постоянно возникает в моей памяти вот уже на протяжении тридцати лет. А по Фрейду выходит, что где-то в подсознании накопился серьезный материал, который таким образом напоминает о себе, ищет выхода.

Эпизод этот случился в 1967 году, накануне 50-й годовщины Октября, на обеде у известного хирурга Александра Александровича Вишневского, с которым мы дружили семьями. Среди немногочисленных гостей был генерал армии Павел Алексеевич Курочкин. Как всегда, у Вишневских было уютно, мы чувствовали себя как дома, беседовали непринужденно.

И вот я слышу слова Александра Александровича:

– Три месяца я должен выхаживать генерала в госпитале, чтобы он смог на параде бодро прошагать через Красную площадь.

Говорил добродушно, с юмором, а о ком, я не уловил и, ничтоже сумняшеся, громко заявил:

– Так такому генералу давно пора в отставку.

Все притихли. Я почувствовал что-то неладное, но выручил хозяин. Он залился веселым смехом и, показывая пальцем на Курочкина, заявил:

– Так это вот он – Павел Алексеевич.

В то время генерал был начальником академии им. Фрунзе и должен был возглавлять ее колонну на параде 7 ноября.

Перед Курочкиным я извинился, сказал, что уважаю его как участника войны, что воевал в 1942–1943 годах на Северо-Западном фронте, которым он в то время командовал. Павел Алексеевич стал расспрашивать, на каком участке фронта я находился, в каком был звании, не встречались ли мы с ним в то время и так далее.

Я сказал Павлу Алексеевичу, что знать он меня не мог, так как воевал я в стрелковой роте, был заместителем политрука роты.

– А впрочем, – неожиданно для себя добавил я, – вы должны помнить не меня, а мою роту, которую вы посетили 31 декабря 1942 года.

Генерал изменился в лице, сказал, что такое не забывается, но что, мол, надо понимать и обстановку того времени…

Опять судьба!

После этих событий я еще недели две находился в распоряжении подполковника. Мы с ним были в боевых порядках, попадали под шквальный минометный и автоматный огонь и не получили ни одной царапины.

Однажды командир полка Кармелицкий, который меня хорошо знал, спросил сердито:

– Ты что здесь делаешь?

– Воюю, – ответил я.

– Воюю, воюю… Почти всех вас, моих ветеранов, перебили. Вот что, иди-ка ты немедленно в штаб полка. Помоги там подготовить материалы на награждение наших героев. Ты ведь многих знаешь. Надо вспомнить и тех, кто погиб или попал в госпиталь.

Приказ есть приказ. Я попрощался с подполковником Мишуткиным и отбыл в штаб полка. А на следующее утро какая-то шальная мина разорвалась около подполковника. Ему оторвало обе ноги – одну выше колена, другую ниже, и он лишился одной руки. Я опять остался цел. Судьба!..

…Операция шла к концу. Маршал Жуков организовал разгром 16-й немецкой армии. На фронт прибыла специальная техника – реактивные снаряды «катюши». Были и такие ракеты, которые устанавливались на земле, и рубильником их поднимали в воздух. Иногда снаряды летели вместе с этим ящиком. Немцы говорили: «Иван ящиками бросается».