Солдат, сын солдата. Часы командарма

Синельников прикрикнул на Алексея и напомнил ему, что красноармеец обязан выполнять приказ командира без рассуждений. Что приказ есть приказ — Алексей это хорошо знал, а сердце...

Уже несколько часов спустя он впервые подумал о том, что и сердце иногда может ошибиться. Леня Борисов оказался неплохим напарником, во всяком случае вполне подходящим для разведки.

...Потолкавшись до полудня на предпраздничном местечковом базаре, среди солдат и раздольненских жителей, разведчики узнали все, чем интересовался их командир. Молчаливый, застенчивый Алексей подивился бойкости своего товарища. Тот смело шутил с базарными торговками и разговаривал с солдатами так, словно много лет служил с ними в одном взводе, а у одного толстого усатого каптенармуса выменял свою плохонькую зажигалку на хороший складной нож с двумя лезвиями.

Как это обычно бывает на людных базарах, где всегда много пришлых, незнакомых друг другу людей, никто не обратил внимания на двух хлопчиков в обычной крестьянской одежде, и наши разведчики, выполнив свое дело, могли бы незаметно уйти. Но вышло по-иному. Кто-то истошно крикнул: «Облава!», и весь базарный люд бросился врассыпную. Поддавшись на какой-то миг всеобщей панике, Алексей и Леня тоже побежали.

Это и подвело их.

В кривом узком переулке, у какой-то полуразвалившейся церквушки они напоролись на патруль. Они метнулись в сторону, перемахнули через какой-то невысокий каменный забор и побежали заброшенным, заросшим садом. Позади себя они слышали крики, топот солдатских сапог, затем загремели выстрелы. Садом разведчики добежали до глубокого оврага, на дне которого звонко журчала вода. Чугунов обернулся к Борисову и крикнул: «Прыгай!»

Но тот вдруг взмахнул руками и упал. Алексей склонился над ним.

— Ты что?

— Подбили... ногу...

Чугунов схватил Борисова за пояс и потащил за собой. Они свалились в овраг. Воды здесь было по колено — она еще совсем недавно была снегом и обожгла разведчиков зимним холодом. Чугунов сразу поднялся, а Борисов, отфыркиваясь, пополз на четвереньках и, когда выбрался на сухое место, скорчился и, уткнув голову в колени, сдавленно застонал.

— Замри, — шепотом приказал Чугунов. Он прислушался. Похоже, что преследователи потеряли их след, но все равно оставаться тут нельзя. Надо уходить.

— Пошли, Борисов.

— Оставь меня, — не поднимая головы, сказал Леня. — Я не смогу уйти.

— А ну поднимайся, говорят тебе!

Борисов встал, сделал несколько шагов и, вскрикнув от боли, упал. Чугунов подставил напарнику спину.

— Берись за шею, да не цепляйся так, задушишь.

... Приказом по отряду Синельников объявил благодарность Борисову и Чугунову. Особо был отмечен этим приказом красноармеец Борисов, потому что, выполняя боевое задание, он пролил свою кровь.

Выслушав это, Алексей нахмурился, но никому ничего не сказал. Приказ есть приказ, а сердце... Несколько раз Парамонов просил его навестить раненого: «Он все время тебя спрашивает». «Некогда мне», — отговаривался Алексей. Ему и в самом деле было некогда. Отряд вел бои за местечко Раздольное. Внезапный налет не удался, белогвардейцы подтянули силы и оказали упорное сопротивление. И все же при желании Чугунов мог бы на минутку забежать в лазарет. Но ему не хотелось видеть Борисова. Правда, он уже не чувствовал к нему той острой неприязни, которая возникла в нем тогда, у колодца. Она прошла как-то сама собой. Как-никак вместе в разведку ходили. «И все же чужой он мне. Чужой...» Только невозможно все время думать об одном человеке, когда каждый день ходишь в бой. И Чугунов временами просто забывал о Борисове, вроде и не встречал. Но после того как Раздольное очистили от противника, фельдшер снова напомнил ему: «Зайди к человеку, нельзя же так». — «А чего я пойду, не нравится мне ваш Борисов». — «Зря. Сердечный он паренек. Ласковый». — «Барчук», — презрительно усмехнулся Чугунов. Фельдшер огорченно покачал головой: «Смотрю я на тебя, Алексей, и жалею — до чего же ожесточилось твое сердце. Как ты с ним при коммунизме жить будешь? Вот это мне скажи». Чугунов упрямо насупился. «Не знаешь? То-то же. А ты все-таки подумай».

Больше фельдшер о Борисове не заговаривал, но Чугунов, искренне уважая Парамонова, уже не мог не исполнить его желания. Он просидел у койки Борисова минут десять, не больше, ответил на два-три вопроса Борисова и заторопился: «Конь меня ждет, некормленный». Борисов понимающе усмехнулся: «Ты иди и, если хочешь, возьми эту книгу. Мне медсестра ее подарила. Интересная книга».