Солдат, сын солдата. Часы командарма

«А он, похоже, с чем-то хорошим пришел к лейтенанту. Это же сразу увидеть можно. Лешка мой, бывало, только дверь откроет, еще ни слова не скажет, а я уже вижу, с чем он домой пришел: с горем ли, с обидой или с радостью. У них все открыто, у хороших ребят, — что на душе, то на лице. А лицо у этого Саши Сафонова славное, честное. И у Леши такое.

Ах, Леша, соколенок мой милый, если бы ты только знал, как скучает по тебе твой старый батька!»

Старшина остановился, вздохнул. Леша — это сын. Самый дорогой человек на свете. Самый нужный. А нет его рядом. Вот уже полтора года, как выпорхнул из родного гнезда соколенок. И хоть бы близко где жил, а то за тридевять земель улетел. В Казахстан. На целину. И вот с той поры, сам того не замечая, ищет Григорий Иванович в юных солдатских лицах сходства с Лешей. Ищет и находит. «Все они друг на друга чем-то похожи, дети наши. Они на Лешу, а Леша на них».

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Солдаты взвода, которым командовал Громов, отдыхали у большого жаркого костра. Солнце еще только светило, но не грело, а на солдатах ниточки сухой не осталось.

— Послушай, дорогой Артемов, отодвинься чуточку от огня, не то из тебя совсем невкусный шашлык получится, — сказал Геворк Казанджян. Он, как шутят товарищи, «автор» этого костра. Даже удивительно, как умудрился Геворк из сырого хвороста сотворить такое пламя. Но это «производственный секрет» Геворка. Он сын чабана и еще в школьные годы каждое лето уходил с отцом на высокогорные пастбища. А хороший чабан в любом месте, в любую погоду сумеет разжечь костер, потому что нельзя человеку жить в горах без огня.

— У русских есть пословица, — продолжал Геворк, — дыма без огня не бывает. А у меня огонь без дыма. Видали?

— Видали, друг, — улыбаясь сказал Сергей Бражников. Как и все, он благодарен Геворку за этот добрый костер. Но хвастаться хорошими делами не следует. — Видали, — уже без улыбки повторил Сергей и, явно подражая кому-то, заговорил глуховатой скороговоркой: — Товарищи! Вношу предложение возбудить перед вышестоящими инстанциями ходатайство о выдаче рядовому Геворку Казанджяну патента на изобретение бездымного огня. В наш атомный век, в век невиданного технического прогресса...

Солдаты рассмеялись. Бражников очень точно изобразил человека, который на каждом собрании бубнит одно и то же: «В наш атомный век...», «технический прогресс», а на поверку оказался жалким симулянтом. Сейчас этот оратор сидит на гарнизонной гауптвахте, а место это даже в наш атомный век не лучшее на земле.

Рассмеялся и Геворк. Он добродушно махнул рукой:

— Ладно, ребята. Уговорили. Отдаю свою единоличную славу в коллективное пользование.

Если посмотреть со стороны, может показаться, что эти беззаботно смеющиеся, веселые парни только что вернулись с легкой прогулки. Но здешние горы не место для увеселительных прогулок, а ночной «бой» в горах может любого богатыря измотать.

Еще час назад они думали: только бы дождаться привала. И тогда, ни о чем уже не размышляя, броситься на землю, раскинуть непослушные от усталости руки и ноги. И спать. Пусть даже гром гремит. Все равно — спать.

А вот, оказывается, спать уже не хочется. Двое суток не смыкали глаз, а сон не идет. Значит, не остыл еще в сердцах жар недавней атаки, не прошло еще возбуждение «боя». Ведь какое дело они совершили. Блестящее! Теперь все скажут: вот это солдаты! Вот это молодцы!

Но вслух они, конечно, об этом не говорят. Зачем? Это их сокровенное, ими завоеванное, и при них останется!

Есть у них еще одна большая гордость: новый командир взвода лейтенант Громов. Замечательный им достался командир, такого, наверно, во всем полку нет. Да что в полку — в дивизии!

Лихой вояка их лейтенант! Ничего ему, видать, не страшно.

Ну и что ж! Так оно и должно быть: по взводу и командир.

Но об этом они тоже вслух не говорят. Кажется, они вообще не способны сейчас ни говорить, ни думать о чем-нибудь серьезном. Будто бы не было ночной атаки. Будто бы не они подвергались смертельной опасности, когда в кромешной тьме шли по скользкому карнизу, у самого края бездонной пропасти, когда по страшно крутому, почти отвесному склону бросились вниз на «противника»... Все это как будто отошло в сторону, а осталось почему-то все смешное, забавное, подчас нелепое. Кто-то потерял ложку, кто-то шлепнулся в лужу и закричал при этом «ой, мамочка», кто-то в темноте атаковал куст, думая, что это солдат «противника», а когда всем взводом закричали «ура», у кого-то вдруг прорезался дискант, тоненький такой, детский голосок...

Теперь всем интересно узнать, кто это так отличился. И никто, конечно, не признается.

Они добродушно посмеиваются друг над другом, хот в душе каждый считает себя и своих товарищей героями. Но разве у героев не бывает слабостей?

Даже Сергею Бражникову досталось от товарищей. А ведь все знают, что автоматчик Бражников был душой ночного «боя». К тому же Бражников — комсорг. Сами его избирали, сами безоговорочно признали его авторитет. Но разве авторитет, если только он настоящий, может пострадать от дружеской шутки? Никогда.