Солдат трех армий

После его ухода я взял в руки старый школьный атлас. Мне всегда нравилось совершать путешествия по географической карте. И вот я перенесся в область Бранденбург, в ее темные сосновые леса с таящимися в глухих местах небольшими озерами, в которых мы когда-то купались. Я бродил по дорогам, ведущим к монастырю Хорин или к озеру Шармюцельзее. У берез, обрамлявших дорогу, порой кровоточили раны, и я теперь ощущал между пальцами сгустки смолы, из которых я мальчиком делал круглые шарики.

Мысленно я снова мчался на велосипеде к Балтийскому морю, стоял на дюнах, потом сбрасывал одежду и вместе с друзьями бежал вниз к воде. Я снова в байдарке спускался по течению реки Заале и любовался старинными замками. Я разыскал на карте селение Лангензальца — место рождения моего отца, и Зангерхаузеп, где в школьные годы часто бывал у родственников и наедался у них картофельными клецками и ватрушками, которыми там всегда угощали. Все это моя родина, а теперь будто бы враждебная страна?

По радио снова передавали песню о тоске по родине: «Еще остался у меня чемодан в Берлине». Берлин был моей родиной в узком смысле слова, а еще точнее, Западный Берлин, это верно. И вдруг я представил себе, что этот чемодан раскрылся, а его содержимое рассеялось по всей стране, оно всюду — от Балтийского моря до Тюрингского леса.

Я снова перелистал атлас, разглядывая карту Европы. Если бы мое слово имело вес… "Господа, — сказал бы я, — ведь все очень просто. У нас НАТО, а там, по ту сторону, — Варшавский пакт. И вот мы противостоим друг другу. Мы говорим об обороне и утверждаем, что те, другие, хотят на нас напасть, и мы ежедневно твердим, что заботимся только о том, как бы сохранить мир. Почему же в таком случае нам не. договориться с теми, кто находится по ту сторону? Почему бы нам просто не поймать на слове Советы и польского министра иностранных дел, когда они выступают со своими предложениями о разоружении? Должна же существовать возможность договориться о том, как предотвратить новую войну?.. Тут моя жена заглянула в дверь и спросила:

— С кем ты беседуешь?

— Ни с кем.

— С каких это пор ты стал разговаривать с самим собой?

— Я только что изложил одно свое предложение, пожалуй, утопическое: что получилось бы, если бы Восток и Запад договорились между собой! Тогда можно было бы сразу разоружиться, но это как раз и кажется утопией.

Жена недоуменно покачала головой.

— Меня политика не интересует. Я хочу жить в мире и покое. Здесь, по соседству, все такие приятные люди, я как-нибудь приглашу некоторых дам на чашку кофе. Постепенно мы создадим небольшой круг друзей.

Когда я вдруг расхохотался, она была очень озадачена. Удивленно она спросила:

— Ты против этого?

— Нет, конечно нет. Но не приглашай, пожалуйста, госпожу Герихер.

— Почему же? Ведь это очень милая дама.

— Мало ли что. Она ведь оттуда.

Как и предполагалось, гости собрались за чашкой кофе в день моего рождения. Однако без меня. 15 октября 1958 года я был вынужден поехать в Мюнхен на совещание офицеров по связи с прессой.

Время от времени полковник Шмюкле, референт по прессе при министре, вызывал нас на совещания. Они происходили либо в Бонне, либо при штабе одного из военных округов. Мы не только знакомились с местными проблемами бундесвера, но совмещали полезное с приятным и ели кильские шпроты так же охотно, как жареные сосиски на Октобрвизе в Мюнхене.

Совещания, на которых мы получали инструкции и где нас информировали о взглядах министра, продолжались, как правило, три дня.

Затем мы возвращались в свои гарнизоны, в свою очередь созывали офицеров по связи с прессой и передавали дальше по инстанциям информацию и инструкции.

В период между совещаниями мы пользовались у себя в гарнизоне телефоном и телетайпом для прямой связи с министерством. Министр имел возможность давать указания и приказы непосредственно офицерам по связи с прессой, минуя все промежуточные инстанции. Генерал, командовавший нашей группой военно-воздушных сил, вовсе не видел направляемых мне телеграмм. Я мог его попросить принять меня, чтобы его проинформировать.

Но по телеграфу или телетайпу передавались и распоряжения с особой пометкой, означавшей, что не следует осведомлять начальство об их содержании. По этому поводу полковник Шмюкле давал нам такие разъяснения: «В нашей работе мы имеем дело с многими такими вопросами, в которых генералы все равно ничего не смыслят. Зачем же их без нужды волновать? В политических же вопросах для нас имеет решающую силу мнение лишь одного человека — министра».

Офицеры по связи с прессой, распределенные по всему бундесверу, представляли собой независимый аппарат, орудие быстрой и целеустремленной обработки общественного мнения. Нас называли «империей Шмюкле».

Итак, на сей раз нас инструктировали в Мюнхене во Дворце спорта.

Бундесвер арендовал его на три дня и соответственно обеспечил охрану. Мы находились в своей замкнутой среде.