Солдат трех армий

Государство, неприкосновенность которого всего полгода назад гарантировали Гитлер, Муссолини, Чемберлен и Даладье, превратилось в протекторат Богемия и Моравия. 15 марта 1939 года вермахт вторгся в Прагу. Газеты уверяли, что Чехословакия как отдельное государство нежизнеспособна, кроме того, она клином вонзается в германскую территорию, а Прага, дескать, старый немецкий город, и вот теперь она снова стала немецкой. Все это державы-гаранты в Риме, Париже и Лондоне приняли к сведению. Что думает по этому поводу население Чехословакии, никто не спрашивал.

А по еженедельной кинохронике получалось, будто жители Праги ликовали не меньше, чем годом раньше жители Вены.

Среди офицеров нашего подразделения образовалось две группы. К одной принадлежали подполковник Бернер-Эрефойхт, наш командир полка, капитан Фелхаген, командир роты, обер-лейтенант Шнейдер, весьма популярный офицер. К ним присоединился начальник военно-призывного пункта майор Вальдштейн, частый гость в пашем отряде. Эти офицеры с величайшей осторожностью, но недвусмысленно для тех, кто желал понять, выражали мнение, что Гитлер в этом случае действовал не вполне правильно и теперь, безусловно, что-нибудь должно произойти.

Другая группа, к которой главным образом принадлежали молодые офицеры, была полна энтузиазма. Гитлер поступил правильно, он действовал молниеносно и поставил другие правительства перед свершившимся фактом; только так можно чего-либо достигнуть. Это мнение я тогда полностью разделял.

И действительно, ничего особенного не произошло: как и при захвате Судетской области, был отдан приказ о боевой готовности и, как и тогда, позже он был отменен. Один из командиров орудия воскликнул разочарованно:

— Какая дикая чушь: снова только боевая тревога! Другим везет. Мы не участвовали в деле ни в Рейнской области, ни в Австрии, ни в Судетской области, и теперь тоже!

Я пожал плечами. Что я мог сказать? Я сам охотно побывал бы в Праге. Мой связной, стоявший рядом, взглянул на меня и произнес:

— Другим повезло. Мы же здесь, у Балтийского моря, слишком отдалены от горячей зоны. 20 апреля 1939 года великогерманский рейх праздновал день рождения Адольфа Гитлера.

После парада все были свободны от службы, но, когда была дана команда «разойтись», меня подозвал командир роты.

— Командир полка приказал вам принять участие в празднестве в офицерском казино.

Парадный мундир, белая рубашка, понятно?

— Так точно, господин капитан!

— Кроме вас, приглашено еще несколько фельдфебелей, так что вам не следует смущаться. Начало точно в девятнадцать. Платить вам не придется, понятно?

Скоро наступил вечер. Казино, к которому примыкал теннисный корт, находилось за пределами казарм, невдалеке от моря. В обеденном зале заняли места по рангу, в соответствии со званиями: командир полка, командиры рот, обер-лейтенанты и лейтенанты и среди обер-фенрихов и фенрихов — мы, допущенные на пир фельдфебели.

Командир полка постучал, как положено, по бокалу, чтобы начать свою речь. Она, наверное, ему нелегко далась. Я уже говорил, что он принадлежал к той группе, которая была обеспокоена, как бы внешнеполитические эскапады Гитлера не вызвали за рубежом опасной для Германии реакции. Снова обстановка была напряженной — началась не вполне ясная, но тревожная суета вокруг Польского коридора[28] и Вольного города Данцига. Впрочем, до стрельбы дело пока не дошло.

Но несмотря на все свои сомнения, подполковник Вернер-Эренфойхт произнес такую речь, которая вряд ли в чем-либо отличалась от речей, произнесенных в этот же час во всех других офицерских казино вермахта. А в заключение:

— Господа, я попрошу…

Засим шум выдвигаемых стульев, положение «смирно», бокалы на уровне третьей пуговицы сверху и тогда:

— Господа! В честь фюрера — зиг хайль! Зиг хайль! После официальной части общество разбилось на группы. Двери в клубные комнаты были раскрыты. Дамы не присутствовали. Три солдата играли марш и музыку по заказу. Заказывалось многое, не только музыка.

После того как командир полка и майор Вальдштёйн удалились, празднество превратилось в дикую попойку.

Я сидел за одним столом с обер-лейтенантом Шнейдером, тремя молодыми лейтенантами и одним обер-фенрихом. Маленький лейтенант держался особенно шумно.

— Командир все сказал как надо, но он струсил, говорю я вам. Просто-напросто струсил!

Обер-лейтенант Шнейдер его останавливал:

— Оставьте командира в покое, здесь это неуместно!

— Разумеется, господин обер-лейтенант, здесь неуместно. Извините, господин обер-лейтенант!

Немного спустя он вернулся к той же теме; ничего другое ему в голову не приходило:

— Командир боялся, что чехи, французы и англичане станут стрелять. Да это все трусливые псы, говорю я вам. Они и не думают об этом. И все же командир…

Один из лейтенантов его прервал:

— Заткнись ты наконец! Что подумают ординарцы?

— Что? Ординарцы? Им вообще не полагается Думать, им надлежит лишь подносить!

Ординарцы! Эй, ординарец! Еще одну бутылочку шампанского! Да поживей!

«Бутылочка» шампанского скоро превратилась в «бутыль», а потом еще одна и еще одна…