Солдат трех армий

Когда реваншисты твердят о непризнании ГДР и о возможных «полицейских акциях», из этого, естественно, вытекает, что шпионская деятельность и огромные затраты на нее имеют лишь одно назначение: обеспечить молниеносное осуществление запланированных операций. Бонн, очевидно, надеется таким способом помешать нанесению оборонительного атомного удара. Это звучало абсурдно, но мне уже тогда стало ясно, что решающую роль там играют люди, которые уже дважды неправильно оценили реакцию противника и соотношение сил. Несколько недель моей работы в качестве заместителя начальника отдела А-2 закончились так же, как начались. Когда майор Эндрес возвратился из санатория, первый служебный вопрос, который он мне задал, был тот же, что и в день отъезда:

— Вы наблюдали за субъектом в коляске инвалида?

— Я каждый день покупал у него сигареты.

— Великолепно, это вы ловко придумали. Удалось вам при этом что-либо выяснить?

— Еще бы, даже кое-что совсем необычное.

— Что же именно?

Я заставил моего собеседника потомиться в ожидании. Затем сказал театральным шепотом:

— Я установил, что этот человек записывает в тетрадке свои доходы, чтобы самым добросовестным образом выполнить перед финансовым ведомством обязательства по уплате налога на оборот. Правда, случай далеко не обычный?

Майор Эндрес внимательно па меня посмотрел. Он в уме «комбинировал» факты. Наконец он сообразил и даже рассмеялся, а это уже немало для сотрудника отдела А-2.

Излечен

Все детали, с которыми я знакомился, все высказывания, которые я слышал, подобно отдельным частицам мозаики, составляли единую картину страшной военной концепции, конечной целью которой являлась изоляция и затем аннексия ГДР. Таковы были выводы, сделанные мною ко времени возвращения на работу по связи с прессой.

Я получал доклады о грубом обращении с подчиненными и жалобы солдат. Но я должен был уверять редакции газет в том, что идеологическая работа в бундесвере проводится «успешно».

Мне были известны планы военно-морского командования, я знал, что командование армией всецело во власти ложных традиций, я слышал высокомерные и никчемные высказывания командования военно-воздушными силами. Но редакциям газет я должен был продавать гнилой товар — версию о «новом духе» в бундесвере.

Я наблюдал подготовительные мероприятия, целью которых было превратить бундесвер в сильнейшую западноевропейскую военную силу. Но я должен был в прессу продвигать статьи, которые ослабили бы значение подобных выводов.

Мне были известны планы воссоединения и «освобождения», которые могли лишь привести к новой войне. Но я должен был убеждать журналистов, чтобы они печатали как можно больше статей об «оборонительном характере» бундесвера.

Постоянно передо мной вставала дилемма, обусловленная тем, что я был вынужден говорить и действовать в противоречии со своими убеждениями. Теперь я счел бессмысленным донкихотством мои попытки в повседневной тягостной работе смягчить и демократизировать условия в бундесвере. Но я еще не принял никакого решения относительно того, как дальше поступать. Пока что я нашел наиболее удобный выход — поехал лечиться в Бад-Хейльбрунн близ Бад-Тольца в Баварии.

Маленький Хейльбрунн со своим чудодейственным источником расположен в стороне от большой дороги. Там нечего делать кричащей рекламной индустрии развлечений и алчущим заработка модным врачам. Как раз на таком курорте я мог обрести покой и отдых, в которых так нуждался.

В частном санатории, превосходно организованном, я получил хорошую отдельную комнату с балконом, откуда открывалась перспектива поднимающихся полого вверх гор и лесов. Леса влекли под сень своих деревьев, и я гулял там часами после обычных дообеденных процедур и после обеда. Ходил наедине со своими мыслями. Наконец я был свободен, избавлен от тисков повседневной службы и от тягостной необходимости лицемерить и скрывать свои мысли.

То были тридцать дней размышлений. Но ни очаровательные пейзажи, ни заботливое отношение семьи врача и персонала санатория и различные приятные стороны благополучного и удобного времяпрепровождения — ничего не могло меня отвлечь от хода моих мыслей. Пути обратно уже не было, только вперед. Но куда вперед?

В любую погоду я уходил в горы. Когда же солнце светило особенно горячо, меня влекло к озеру, до которого было всего несколько минут ходьбы. Охотнее всего я уплывал далеко, туда, где я, лежа на спине, мог предаваться движению волн; один, вокруг водная гладь, и на берегу озера встающие стеной леса. А вверху беспредельное небо с плывущими по нему облаками.

Одиночество может стать смертельно мучительным, но иногда человеку надо побыть одному, чтобы выздороветь. Я был один наконец, совершенно один.

И мысли текли свободно.