Солдат трех армий

Сразу был составлен не слишком убедительный боевой приказ. Красным карандашом на карты были нанесены позиции противника, который переправился через реку. Днепр образовал здесь излучину, выступавшую на восток за пределы нашей оборонительной линии. Этот полуостров явился хорошим предмостным укреплением.

Четыре дивизии были сосредоточены, чтобы выбить противника с этих позиций и отбросить на ту сторону реки. Голубые стрелы на карте обозначали направление нашей атаки. Полковник почувствовал, что мы не одобряем его план.

— В чем дело? – спросил он.

— Дело дерьмо, господин полковник.

— Как так?

— Как только мы влезем в эту петлю, противник своей артиллерией нас сотрет в порошок. Он закрепился па всем берегу.

— «Воздушная смерть» сообщает, что там мало артиллерии. Русские бросили все силы на предмостное укрепление, а на флангах они еще слабы. Русские ведут массированное наступление на Киев.

— Тем не менее я считаю, что перспективы плохи, если наши соседи не имеют больше «роликов», чем мы.

— А сколько «сундуков» у вас имеется?

— Семь, господин полковник. Еще четыре «сундука», возможно, прибудут сегодня из ремонтных мастерских.

В таком духе шел разговор между командиром дивизии, который потягивал коньяк, и одним из командиров полков, который небрежно держал руку в кармане. Под «роликами» и «сундуками» подразумевались танки, а «воздушной смертью» мы называли разведывательный самолет. Какой кабак, думал я и сравнивал этот развязный тон с обстановкой на командно-штабных играх в Париже.

Командир дивизии, неизменно ходивший с костылем, находился во время боевых действий в одном из полков, а командиры полков в своих танках участвовали в атаке. Все они вышли из кавалерийских частей времен первой мировой войны или из кавалерии рейхсвера, из которых были сформировать наиболее маневренные части вермахта.

В штабе подразделения меня уже поджидали два офицера и дивизионный врач. Ранее я вызвал в дивизию командира 1-й роты, который временно командовал частью, и вместе с ним поехал на командный пункт. Начальник штаба в свою очередь меня информировал об обстановке, но его информация отличалась от доклада командира роты. Мой адъютант не смог разъяснить причину противоречий. Когда мне представили дивизионного врача доктора Хабермана, я спросил его, в каком состоянии личный состав. Он дал мне ясные ответы, назвал точное число павших в бою, раненых и больных. Потом, подойдя поближе, он попросил разрешения подробнее проинформировать об обстановке.

Молодой врач был отмечен двумя Железными крестами, имел нашивку за ранение и знак отличия за уничтожение танка.

— Пожалуйста, доктор, если вам угодно.

В кратких, сжатых фразах он обрисовал положение, показал мне на карте позиции всех трех рот, а вернее, их остатков, именовавшихся ротами; он знал, сколько имеется самоходных орудий и сколько этих орудий без шасси, нарисовал довольно точную картину положения с боеприпасами, сообщил, какие еще имеются машины, находящиеся в боевой готовности. Я был удивлен, но остальные офицеры, видимо, уже привыкли к тому, что доктор столь хорошо разбирается в обстановке. Я ему сказал:

— Вы скорее начальник штаба, нежели врач.

— И то и другое. Наш командир убит. Он всегда брал меня с собой, а начальника штаба оставлял на командном пункте. Я был бы вам признателен, если бы вы так же поступали.

— Но у вас, доктор, совершенно другие задачи.

— О раненых надо заботиться на передовой, остальное доделают на медицинском пункте дивизии. Наши ротные военные фельдшера — люди опытные.

Доктор Хаберман неизменно находился вместе со мной. Он стал для меня не просто сопровождающим лицом — особенно потому, что я чувствовал себя чужаком в этой дивизии. В ней состояли почти сплошь выходцы из Нижней Саксонии. К тому же это все были старые танкисты, между тем как я прибыл из «бедной» пехоты; наконец, это были такие закоренелые нацисты, что это претило даже мне, хотя я все еще считал себя национал-социалистом.

Однако командир нашей дивизии, выходец из Восточной Пруссии, уже ко многому относился критически. Когда вскоре после моего прибытия он вместе с нами праздновал свое производство в генерал-майоры, то позабыл поднять бокал за здоровье «фюрера и верховного командующего вермахтом».

Однако нам не удалось ликвидировать советское предмостное укрепление.

Атака началась ровно в шесть утра огневым ударом нашей артиллерии. Потом пришли в движение четыре дивизии. Мы успешно продвигались вперед, особенно после того, как несколько эскадрилий бомбардировщиков подавили артиллерию противника и самолеты обрушились на скопления его танков. Соединения Красной Армии отошли к Днепру, причем они искусно использовали глубокие обрывистые овраги, именуемые здесь балками. Около полудня я вместе с моими связными находился на небольшом возвышении, откуда уже можно было увидеть, как вдали поблескивает лента реки. Непосредственно рядом со мной молодой лейтенант корректировал огонь своей батареи.

Снаряд со свистом проносился у нас над головами, и лишь потом раздавался выстрел. И почти в ту же секунду слышался звук разрыва.