Солдат трех армий

Они сражались так упорно и ожесточенно, как мы того и ожидали. Буквально в самую последнюю минуту они поднимали руки и невозмутимо, с высокомерно-равнодушным выражением лица сдавались в плен. Мы для них как бы и не существовали. При допросах, независимо от того, имели ли мы дело с солдатами или офицерами, можно было в лучшем случае выяснить самые незначительные мелочи. Видимо, англичане уже тогда были убеждены, что они в конечном счете окажутся победителями.

Иначе обстояло дело с французами. Они часто бывали крайне взволнованы: солдаты прямо-таки выплескивали накипевшие в душе чувства разочарования и возмущения. Когда мы проезжали мимо колонн французских пленных, мы все чаще слышали возгласы: "La guerre est finie! La guerre est finie! "{32}

Наша дивизия, подавляя то тут, то там местное сопротивление, двигалась в походном порядке все дальше в направлении к Ламаншу. Нашему противотанковому батальону, за весьма редкими исключениями, вообще не приходилось вести такие боевые действия, для которых он был предназначен. Мы фугасными гранатами поддерживали пехоту, обстреливали и уничтожали пехотные позиции в окопах и пулеметные площадки; у нас бывали и потери, но танки не попадали в поле нашего зрения. Французская армия не располагала самостоятельными танковыми подразделениями, но распределила по пехотным дивизиям боевые машины, в большинстве устаревшего типа. Если танки встречались на исходных позициях, то либо их бомбила германская «люфтваффе», либо они были уничтожены в силу подавляющего преимущества германских танковых дивизий.

Многие немецкие солдаты, участвовавшие во французском походе, целыми днями, а то и неделями вели упорные бои. Другие за все время не сделали ни одного выстрела, потому что их дивизия маршировала во втором эшелоне, а при невероятно быстром темпе развития событий ей не пришлось участвовать в боях.

Мы двигались вперед, руководствуясь замечательными картами, которые имелись в нашем распоряжении в большом количестве. Они точно ориентировали относительно всех существенных с военной точки зрения объектов, таких, как пути сообщения, реки, рельеф местности, укрепления, гарнизоны и даже мосты, лишь незадолго до того построенные. Если в результате нашего быстрого броска мы внезапно появлялись в расположении французских обозов, то большей частью это свидетельствовало о том факте, что наших тыловых служб с нами не было. Во всяком случае, мы редко видели наши полевые кухни, и если они и были на месте, то не хватало времени для раздачи пищи. Тем не менее нам неплохо жилось во Франции. Никто из нас не страдал от жажды, хотя май и был необыкновенно жарким, а июнь еще более знойным. В напитках недостатка не было, несмотря на то, что и при нормальной температуре они употреблялись в большом количестве; мы неизменно находили поводы для того, чтобы устроить пирушку, хотя бы в ознаменование ежедневных «успехов» нашей части. Но сверх того, по нашим рациям мы слушали сообщения о событиях на всем театре военных действий, и дня не проходило без победоносных фанфар в сводке вермахта.

14 мая после страшнейшей бомбардировки Роттердама Голландия сложила оружие. 28 мая капитулировала Бельгия. Британская экспедиционная армия была в районе Дюнкерка окружена армейскими группами "А" и "Б".

Можно себе представить, что при таком быстром продвижении вперед мы были безгранично удивлены, когда однажды на рассвете наше наступление застопорилось. Французской отборной дивизии было поручено прикрыть отступление англичан. Французская артиллерия стреляла с поразительной точностью. Достаточно было кому-нибудь из нас высунуть нос, или связному перебежать улицу, или где-либо появиться машине, и уже с громом «посылалось благословение». Мы занимали окраину селения, и снаряды попадали в дома. Было утро, солнце всходило.

Наступил полдень, солнце немилосердно жарило. В этот день мы страдали от жажды – ведь невозможно было принести воду даже из близко расположенных домов. Походные фляги опустели. У нас имелся французский коньяк, было красное вино и шампанское, все это разогрелось, а шампанское фонтаном выплескивалось из бутылок.

Мы попытались отойти, чтобы совершить обход французских позиций, но при малейшем движении на нас обрушивался шквал огня. Я лежал в лощине и многое отдал бы за стакан воды. Внезапно я заметил, что кто-то, пыхтя и отдуваясь, бросился рядом со мной в укрытие. То был батальонный адъютант, лейтенант Дитер Мали, высокий и стройный, совсем такой, как изображают молодых офицеров в детских книгах с картинками: он был всегда весел, хотя умел в нужных случаях соблюдать серьезность, был корректен и справедлив; именно в таких случаях солдаты говорят: «Славный малый». Мы были друзьями.

Он толкнул меня в бок и выдохнул:

– Наилучшие пожелания, господин обер-лейтенант!

– Какого черта тебе здесь надо? Произошло что-нибудь особенное?

Я предполагал, что получу от него боевое задание командира или услышу что-либо другое, соответствующее обстановке. Вместо ответа он лишь усмехнулся и повторил:

– Наилучшие пожелания, господин обер-лейтенант!