Солдат трех армий

Вслед за ним ехал я в открытом вездеходе, который вел Ганс Бевер. Он не только был лучшим водителем в роте, не только отличался удалью, но обладал так называемым шестым чувством, как бы чуял нависшую в воздухе опасность. Рядом с ним я мог беззаботно предаваться своим мыслям.

Итак, в моей роте было два офицера запаса, которые были призваны в действующую армию, до того как началась война с Польшей. Один из них был другом муз и любил проводить время в своей квартире, обставленной красивой мебелью, с ванной, выложенной кафельными плитками; другой мечтал об охоте на тяге в утреннем тумане, мечтал о своих картофельных полях и родных местах в Мекленбурге. Один примчался в роту с операционного стола; другой вопреки всем предписаниям самовольно покинул больницу. Оба хотели быть вместе со своей воинской частью. Если так настроены все в нашем вермахте, то наши дела идут хорошо.

Так размышлял я тогда.

Спустя два месяца прибыло распоряжение о розыске с пометкой, что обер-лейтенант запаса фон Фосс подлежит наказанию за нарушение дисциплины, а о наказании надлежит рапортовать. Мы посмеялись по этому поводу и бросили письмо в огонь.

Спустя два года генерал фон Упру инспектировал лазареты, где разыскивал «героев» и выгонял полумертвых солдат на фронт. Теперь наши дела шли вовсе не так хорошо, как я ранее предполагал, но это определялось прежде всего существом самого дела, а не боеспособностью солдат.

Сгорела школа

Все были убеждены, что советские военно-воздушные силы выведены из строя. А вместе с авиацией советское командование лишилось и воздушной разведки. Наши бомбардировщики прервали основные телефонные линии, разрушили сеть связи. Командиры дивизий Красной Армии, соединения которых двигались на запад, чтобы восстановить фронт обороны, не могли знать или даже заподозрить, что мы уже близки к тому, чтобы у них в тылу замкнуть клещи. Они это замечали лишь тогда, когда прекращался подвоз с тыла или когда водители из частей снабжения докладывали, что им с трудом удалось прорваться через расположение германских войск.

Прошел час с тех пор, как через разведывательные группы установили связь с 32-й (померанской) дивизией; рота кольбергского егерского батальона обосновалась впереди нас па краю леса. Мы развернулись фронтом на запад и ждали появления противника, который должен был попытаться отойти на восток, чтобы вырваться из котла. Но мы-то почему так торопились?

Мы так устали, что просто падали с ног. Солдаты из подразделения самокатчиков прицепились к нашим машинам, чтобы те их тащили по песку и они могли двигаться в том же темпе. Как только мы устраивали небольшую передышку, пехота уже наступала нам на пятки. Для нас было загадкой, каким образом пехотинцам это удавалось. Но они шагали и шагали с пулеметами на истертых плечах, держа тяжелые громоздкие ящики в слабеющих руках. Они шагали с мозолями на ногах, шаг за шагом, километр за километром. Они нас нагоняли. От тяжести шанцевого инструмента, патронташа, походной фляги и вещевого мешка поясной ремень сползал в сторону, натирая до крови бока; грубое сукно брюк сдирало кожу на сгибе колена; пропитанные потом шеи были изъязвлены от солнечных ожогов и мелкого песка. Но пехотинцы нас нагоняли.

Что побуждало их идти все вперед и вперед, шаг за шагом, километр за километром?

Влияло ли на них то, что командир дивизии генерал фон Зейдлиц, проезжая мимо колонны, кричал:

– Ну как, солдаты, еще терпимо? Всего несколько километров – и вы у цели!

Возможно, имело значение то, что командир полка полковник барон фон Лютцов, неизменно находившийся в голове колонны, подбадривал людей:

– Ребята, вперед, и только вперед, и мы с ними справимся!

Безусловно, все это играло свою роль; но было и кое-что другое: мы хотели доказать «большевикам» наше превосходство и стремились в Москву. Чем скорее достигнем этой цели, тем скорее будет конец войне и мы окончательно вернемся домой, – так мы думали…

К вечеру из лесу вышли первые красноармейцы; заходящее солнце светило им вслед. Они шли прямо на наши позиции, не подозревая, что кольцо уже сомкнулось. В небо взлетела осветительная ракета и лопнула с треском, с каким лопается наполненный воздухом бумажный пакет, когда по нему ударяют рукой. То был сигнал для всех орудий, минометов, пулеметов и стрелков. Советские колонны были встречены убийственным огнем, он нес смерть в их ряды, разметая их во все стороны. Потом всех поглотила земля. На дороге остались одни трупы; еще недобитые лошади вставали на дыбы в оглоблях опрокинутых повозок с боеприпасами.