Солдат трех армий

– Какую ерунду ты городишь. Ты не имеешь представления о том, что здесь происходит. Мы ежедневно теряем несколько локомотивов и десятки вагонов. Может случиться, что ты простоишь где-нибудь на путях целый день, а то и дольше. Никто тебя не упрекнет, если ты туда прикатишь позднее. Они будут рады тому, что ты вообще явился.

Он всячески старался уговорить меня.

– Мы оба не знаем, как дальше сложатся дела, – сказал Вилли. – Вспомни о Сталинграде! Может быть, мы видимся сегодня в последний раз. Так что останься!

Я не остался. Я гордился своим повышением и с нетерпением ждал возможности участвовать в боевых действиях танковой дивизии. Я знал, что соединение, к которому я принадлежал с момента вручения мне приказа о переводе, ведет бои, и хотел как можно скорее туда добраться.

В пути я сразу же понял, что брат сказал мне правду. Поезд то и дело часами простаивал, ибо партизаны взорвали путь. На встречных путях стояли санитарные поезда, набитые ранеными. Командиры эшелонов, солдаты конвойных команд, железнодорожники и полевые жандармы лихорадочно бегали взад и вперед между путями и суетились вместе с взволнованно жестикулирующими венгерскими солдатами, несшими охрану железнодорожных путей; все они кричали, ругались, о чем-то друг друга расспрашивали и старались друг друга перекричать. Наконец паровоз засвистел, сопровождающие вскочили на подножки, двери вагонов захлопнулись и поезд снова медленно двинулся в путь, оставляя позади густое черное облако дыма и фыркая, словно некое чудовище доисторических времен.

Далее пришлось ехать через бесконечные леса, из которых в любой момент партизаны могли на нас напасть. Нам по пути рассказали, что фронт снова пришел в движение. Сумею ли я вообще попасть в Киев?

В последнюю ночь этого утомительного пути я внезапно повалился на своего соседа, вещи, упавшие с багажных полок, ударили меня по пояснице, осколки разбитого окна рассыпались по всему купе. Поезд напоролся на мину. Снаружи царила непроницаемая тьма.

Раздались тревожные голоса, пронзительные сигнальные свистки; наконец взвилась вверх белая осветительная ракета, и сейчас же застрочил пулемет. Это мог быть пулемет конвойной команды, ехавшей позади локомотива па открытой платформе, но это мог быть и немецкий пулемет, из которого партизаны обстреливали поезд. У них теперь имелось достаточно трофейного оружия.

В дикой панике все выскочили из вагонов, спотыкаясь и скользя по щебню железнодорожной насыпи, свалились один через другого около рельсов в папоротник, крапиву и кусты дрока. Началась беспорядочная пальба. Перед нами высился темный лес, в который никто не решался проникнуть. Мы палили по лесу. Слышно было, как обламывались ветки и падали наземь. То был зловещий лес, прибежище партизан, он отвечал на наши выстрелы тысячекратным эхом, которое, постепенно замирая, звучало как злорадный адский хохот.

Наступила внезапная пугающая тишина. Потом мы услышали стопы и крики раненых, голос начальника эшелона, отдающего приказания, стук и лязг оружия. Медленно, осторожно мы поднялись, собрались группами около путей, а потом один за другим стали возвращаться в вагоны. Все кончилось.

Итог этого происшествия: шестеро убитых, одиннадцать раненых и задержка поезда более чем на четыре часа, пока примчавшийся навстречу взвод саперов не отремонтировал путь. Патрули, которые обследовали лес по обеим сторонам пути, не нашли и следа противника. То были партизаны, о которых говорил Пьер в маленькой купальне на Сене. Сколько дискутировали западные державы об открытии второго фронта, сколько раз его откладывали, а партизаны в Советском Союзе уже давно по-своему решили эту проблему.

Наконец мы достигли цели. Миновав на малой скорости предместья, поезд въехал в разрушенный вокзал. Киев был первым советским городом, в котором я оказался. Если не считать нескольких часов пребывания в Риге и панораму Ленинграда, открывшуюся через стереотрубу, то Киев остался единственным советским городом, который мне пришлось повидать.

Маленький трамвай, громыхая и качаясь из стороны в сторону, доставил меня к армейскому распределительному пункту. Перед зданием столпились сотни солдат всех званий и родов оружия – отставшие от своей части, отпускники, больные и легкораненые. Каждый искал свою дивизию, добивался пометки в командировочном предписании в подтверждение того, что он здесь старался найти свою часть, получал довольствие и отправлялся дальше. Если и здесь отставшим от части не могли скакать, где находится их дивизия, то либо они вынуждены были еще ждать ответа, либо их прикомандировывали к другим подразделениям.

Очевидно, к востоку от Днепра все шло кувырком, никто не был в состоянии составить себе ясное представление об обстановке. Случайно я встретил майора, с которым был ранее знаком. Красные лампасы на брюках свидетельствовали о том, что он офицер генерального штаба. Майор служил в штабе корпуса и поджидал прибытия эшелона офицеров из резерва командного состава; он должен был их направить в свой корпус.