Солдат трех армий

– Если к людям, прибывшим с той стороны, относятся с таким недоверием, то почему их принимают на службу?

– Вы же сами знаете, как это происходит. Нам нужен каждый подходящий человек. Поэтому, конечно, мы принимаем и кадровых солдат, прибывших из Восточной зоны.

– Правильно, мы принимаем этих людей, но тут же внушаем себе, что их к нам заслали. Мы должны быть бдительны, это мне ясно, но мне не ясно, какой смысл имеет такая система зачисления на службу. Проверяйте этих людей до зачисления, ну а потом наблюдайте за ними, если это кажется вам необходимым. Но я не знаю, чем я могу быть вам полезен. У меня свои задачи. У вас свои. Так что я, право же, могу лишь выразить свое крайнее сожаление.

С этими словами я встал. Обер-лейтенант понял меня и простился весьма сухо.

После его ухода я взял в руки старый' школьный атлас. Мне всегда нравилось совершать путешествия по географической карте. И вот я перенесся в область Бранденбург, в ее темные сосновые леса с таящимися в глухих местах небольшими озерами, в которых мы когда-то купались. Я бродил по дорогам, ведущим к монастырю Хорин или к озеру Шармюцельзее. У берез, обрамлявших дорогу, порой кровоточили раны, и я теперь ощущал между пальцами сгустки смолы, из которых я мальчиком делал круглые шарики. Мысленно я снова мчался на велосипеде к Балтийскому морю, стоял на дюнах, потом сбрасывал одежду и вместе с друзьями бежал вниз к йоде. Я снова в байдарке спускался по течению реки Заале и любовался старинными замками. Я разыскал на карте селение Лангензальца – место рождения моего отца, и Зангерхаузеп, где в школьные годы часто бывал у родственников и наедался у них картофельными клецками и ватрушками, которыми там всегда угощали. Все это моя родина, а теперь будто бы враждебная страна?

По радио снова передавали песню о тоске по родине: «Еще остался у меня чемодан в Берлине». Берлин был моей родиной в узком смысле слова, а еще точнее, Западный Берлин, это верно. И вдруг я представил себе, что этот чемодан раскрылся, а его содержимое рассеялось по всей стране, оно всюду – от Балтийского моря до Тюрингского леса.

Я снова перелистал атлас, разглядывая карту Европы. Если бы мое слово имело вес… "Господа, – сказал бы я, – ведь все очень просто. У нас НАТО, а там, по ту сторону, – Варшавский пакт. И вот мы противостоим друг другу. Мы говорим об обороне и утверждаем, что те, другие, хотят на нас напасть, и мы ежедневно твердим, что заботимся только о том, как бы сохранить мир. Почему же в таком случае нам не. договориться с теми, кто находится по ту сторону? Почему бы нам просто не поймать на слове Советы и польского министра иностранных дел, когда они выступают со своими предложениями о разоружении? Должна же существовать возможность договориться о том, как предотвратить новую войну?.. Тут моя жена заглянула в дверь и спросила:

– С кем ты беседуешь?

– Ни с кем.

– С каких это пор ты стал разговаривать с самим собой?

– Я только что изложил одно свое предложение, пожалуй, утопическое: что получилось бы, если бы Восток и Запад договорились менаду собой! Тогда можно было бы сразу разоружиться, но это как раз и кажется утопией.

Жена недоуменно покачала головой.

– Меня политика не интересует. Я хочу жить в мире и покое. Здесь, по соседству, все такие приятные люди, я как-нибудь приглашу некоторых дам на чашку кофе. Постепенно мы создадим небольшой круг друзей.

Когда я вдруг расхохотался, она была очень озадачена. Удивленно она спросила:

– Ты против этого?

– Нет, конечно нет. Но не приглашай, пожалуйста, госпожу Герихер.

– Почему же? Ведь это очень милая дама.

– Мало ли что. Она ведь оттуда.

Как и предполагалось, гости собрались за чашкой кофе в день моего рождения. Однако без меня.

15 октября 1958 года я был вынужден поехать в Мюнхен на совещание офицеров по связи с прессой.

Время от времени полковник Шмюкле, референт по прессе при министре, вызывал нас на совещания. Они происходили либо в Бонне, либо при штабе одного из военных округов. Мы не только знакомились с местными проблемами бундесвера, но совмещали полезное с приятным и ели кильские шпроты так же охотно, как жареные сосиски на Октобрвизе в Мюнхене. Совещания, на которых мы получали инструкции и где нас информировали о взглядах министра, продолжались, как правило, три дня. Затем мы возвращались в свои гарнизоны, в свою очередь созывали офицеров по связи с прессой и передавали дальше по инстанциям информацию и инструкции.