Солдат трех армий

Мы пригласили наших унтер-офицеров выпить с нами пива, и они благосклонно согласились. Мы получали в месяц на руки пятьдесят марок на всем готовом и при бесплатном жилище. Это были большие деньги. Кружка пива стоила пятнадцать, а стакан шнапса – двадцать пфеннигов. Пособие, которое получал безработный на себя и на семью, не составляло и половины нашего жалованья. Если же безработного снимали с пособия, он получал по социальному обеспечению сумму, которой не хватало даже на стрижку волос.

Третий этап

После смотра меня направили во 2-й горнострелковый батальон в Кольберге. Здесь были расположены 5, 6 и 7-я стрелковые роты и 8-я минометная рота. С группой примерно в двадцать солдат я должен был явиться в 5-ю роту.

Совсем близко находилась 13-я минометная рота, в которой я начинал службу. Там за две недели мы приобрели важнейшие сведения и навыки, необходимые настоящему солдату.

Теперь позади был уже и Нойштетин. За несколько месяцев из нас сделали не боевых солдат, а солдат для парадов. Внимание было сосредоточено на строевой подготовке: построиться и стоять «смирно», «отбивать» приемы и шагать парадным шагом. Отработка приема и снова отработка. Мы научились громко и ясно произносить: «Так точно».

Мы научились повиноваться – безотказно.

Теперь, снова в Кольберге, начался третий этап, В Нойштетине нам говорили, что в кадровом армейском батальоне должно быть спокойнее. Это походило на правду, ведь оставалось еще одиннадцать с половиной лет для дальнейшей строевой подготовки и основательного строевого обучения, включая упражнения в обращении со всем соответствующим оружием и боевой техникой. Действительно, унтер-офицеры в 5-й роте держались, в общем, разумнее, чем в Нойштетине. Тем больше донимали нас старшие по возрасту солдаты.

Когда я рапортовал старшему по помещению, он поело обычных расспросов спросил, охотно ли я ехал в Кольберг.

– Конечно, господин ефрейтор, но я думал, что попаду снова к минометчикам.

– Ложись! Десять раз согнуть и разогнуть руки!

Я «накачал» мои десять. номеров и прибавил еще один.

– Ну, как? Знаете вы, за что вам дана накачка?

– Нет, господин ефрейтор.

– Ложись! Еще десять!

Я «накачал» снова с добавкой. Детская игра!

– Теперь вы знаете, за что накачка?

– Нет, господин ефрейтор.

– Ложись! Еще двадцать!

Тут я ограничился двадцатью упражнениями. Мне становилось не по себе.

– Ну-ка, повторите, что вы раньше сказали!

– Господин ефрейтор, я сказал, что охотно ехал в Кольберг, но я думал…

– Вот то-то оно и есть. Вы думали. Смотри, пожалуйста, он, оказывается, думал. А кто вы, собственно, по профессии?

– Школьник, господин ефрейтор.

– Как же, школьник! Знаете, кто вы? Вы ничто, поняли? Вы говорите, что были уже в Нойштетине? А знаете ли вы, что получается, когда вы думаете и когда корова поднимает хвост?

– Так точно, господин ефрейтор, в обоих случаях навоз.

– Ну видите, вы все же побывали в Нойштетине!

Этот ефрейтор был в остальном вполне терпимый парень и старался нам помочь. Но он хотел продвинуться по службе, а это обычно достигается за счет подчиненных, и не только на военной службе. Когда он однажды во время учений буквально вошел в раж и так исступленно орал, что потерял даже столь малую способность мыслить, какая дана ефрейтору, у него вырвались слова, которые принадлежат к основному репертуару солдатских острот и имеют хождение в разных вариантах: "Если вы думаете, что перед вами сумасшедший, то тут вы попали в точку! "

Когда мы беззастенчиво прыснули, у него сделалось довольно глупое выражение лица, и он до самого обеда гонял нас по казарменному двору,

Раз в неделю происходили учения всей роты, включая откомандированных на вещевой склад, в оружейную камеру, в канцелярию и на кухню. Тогда являлись обер-ефрейторы и штабс-ефрейторы с восьми– и десяти-летним сроком службы, а некоторые даже с двенадцатилетним.

Мы, новички, еще проявляли излишнюю поспешность и иногда портили выполнение какого-либо приема или сбивались при построении. Если после этого отдавался приказ: отделение, бегом! -то «старшие» давали нам подножку и мы падали, растянувшись во весь рост, в грязь. После учений они совали нам свои ружья для чистки. Никто из нас при этом и слова не возразил.

Постепенно мы освоились в роте, с завязанными глазами разбирали пулемет, так стреляли из винтовок и револьверов, как если бы никогда ничем другим не занимались, пели в противогазе, бросали ручные гранаты, переползали поле, как индейцы, несли караульную службу у ворот и у склада боеприпасов. Когда прибыла следующая партия новобранцев, мы уже стали «бывалыми людьми».

После двух лет службы нас производили в старших рядовых и мы получали первую нарукавную нашивку. Еще через два года можно было стать ефрейтором и получить вторую нарукавную нашивку. И вот тут-то солдат и оказывался на пресловутом «распутье».

Направо дорога вела через кандидатский стаж к званию унтер-офицера, унтер-фельдфебеля, фельдфебеля и обер-фельдфебеля.

Налево – к званию обер-ефрейтора и штабс-ефрейтора вплоть до конца срока службы.