Солдат удачи

Белесый цветок колыхался, вытягивал лепестки, раздавался вширь и вглубь, становился похожим на лист — огромный лист с загнутыми краями, на котором мог бы улечься рослый мужчина. Превращение шло с невероятной, почти пугающей скоростью, совсем не так, как у анхабов-метаморфов; у них менялись быстро лишь мелкие черты, но полная телесная трансформация занимала пять-шесть дней и требовала энергии — высококалорийной пищи. Откуда же берет ее цветок?.. — мелькнуло в сознании Дарта. Или из воды и воздуха, из солнечного света, решил он, или энергетический ресурс хранится в исходном зерне, так же, как программа развития этого странного механизма. Он уже не сомневался, что перед ним механизм, в чем-то подобный иразу, живой и неживой одновременно; какое-то устройство Темных, ждавшее пробуждения тысячи — возможно, миллионы — лет.

— Бхо, — промолвила Нерис, глядя, как лист-цветок меняет окраску от белесой к серо-голубой. — Бхо, слуга Детей Предвечного… теперь — наш слуга… Я ведь сказала, что покажу тебе бхо, не так ли? Вот он, перед тобой. Ты ищешь такой же?

— Нет. У моего четыре ноги и пара рук, — пояснил Дарт. — Он очень расторопный парень и не похож на эту тварь.

— Бхо бывают разными. Одни плавают в воде, другие переносят тяжести, третьи могут копать землю и дробить камни… а есть и такие, что издают приятные звуки, испускают запахи или показывают странные картины… — Нерис гордо выпрямилась, прижала к груди ладошку. — Но только ширы знают, что таится в зернах и как их пробудить! Этот дар недоступен мужчинам, даже самым мудрым — таким, как мой отец. И этот дар — наследственный. Моя мать и мать моей матери — да продлится их жизнь в обряде синего времени! — тоже ширы, как многие женщины в нашем роду. Но ни один из мужчин, даривших им жизнь, не был маргаром. Дитя, рожденное от ширы и маргара, должно…

Это была любопытная тема, но Дарт, зачарованный творившимся в воде волшебством, лишь буркнул:

— Значит, ширы пробуждают бхо и видят вещие сны… А что ты еще умеешь?

— Целить, предсказывать и заговаривать животных. Но это еще не все. — Глаза Нерис вдруг блеснули и округлились с лукавством. — Могу сделать так, что всякая женщина будет дарить тебя радостью и никогда не откажет в объятиях. Это зовется венцом желаний… Хочешь его получить? Тогда все женщины будут твоими.

— Я бы не отказался.

Но она покачала головой.

— Не думаю, что ты в нем нуждаешься. Ты смел, красив, силен… Такие нравятся женщинам.

— Даже просветленным ширам?

— Ширы — тоже женщины…

Существо, что покачивалось на волнах у берега, уже не походило ни на цветок, ни на лист. «Скорее на рыбу, — подумал Дарт, — на странную безголовую и бесхвостую рыбу с широким туловом, обширной вмятиной на спине и бахромой, рядами свисающей с плоского брюха». Этот левиафан был довольно велик, не меньше десяти шагов в длину, и выемка в его сероватом теле казалась глубокой и просторной — ни дать ни взять, живой баркас без весел и ветрил. Борта этой странной лодки чуть-чуть подрагивали, как бы в ритме дыхания, и были усеяны темными звездами пятен, так что казалось, будто на влажный серый шелк набросили плотную паутину. Снизу, из-под бахромы, торчали корни-щупальца, ушедшие в песок; видно, с их помощью левиафан удерживал себя на месте.

Как зачарованный, Дарт поднял мешок, шагнул в воду и прикоснулся к шелковистой коже. Она была теплой, мягкой и упругой, совсем не такой, как жесткая твердая шкура Голема; она ласкала ладонь, и он почувствовал приятную щекотку и покалывание в пальцах.

— Не трогай темные пятна, — быстро сказала Нерис, поднимаясь на ноги. — Они для него как глаза и уши, но ты пока что еще не знаешь, как с ним говорить. Он не поймет и может уплыть без нас.

Дарт повернулся к ней.

— Это плавает, моя мудрейшая госпожа? В самом деле, плавает?

— Разумеется, мой недоверчивый воин. Бхо, которое плавает и повинуется приказам… Ты удивлен? Ты никогда не видел бхо? Ни разу?

Вместо ответа он неопределенно хмыкнул и опустил шлем с мешком в выемку на спине твари. Нерис, вздымая фонтанчики брызг, направилась к нему, посадила на мешок дремлющего Броката и с грустью промолвила:

— Теперь их почти не осталось, таких полезных и послушных бхо. Во всем Трехградье — два десятка зерен, и лишь немногие годятся, чтоб облегчить дорогу. Большая редкость в нынешние времена… — Ее лицо вдруг посветлело, голос окреп. — Но скоро все переменится! Скоро! Уже тряслась земля и били в небе молнии, а это верный признак… Теперь прольется кровь, много крови, но так всегда бывает. Зерна без крови не поделить, и чем их больше, тем яростнее споры.

Речи ее остались непонятны Дарту, как прорицания дельфийской пифии. Нахмурившись, он спросил:

— Откуда же возьмутся эти зерна? При чем тут молнии, землетрясения и кровь?

Серые глаза Нерис внезапно потемнели.