Солдат великой войны

Когда положил руку на приклад винтовки, чтобы она не зацепилась за полог, услышал басовитый грохот, который в последний раз долетал до его ушей чуть ли не год назад, но все равно знакомый и ужасный звук. Ночь осветилась вспышками разрывов. Десятки орудий стреляли одновременно. Он знал, что летят снаряды в его сторону, чувствовал, как разрывы отдаются в груди – глухие металлические удары, нечто среднее между громом, цимбалами и бомбами, – и увидел, как свет врывается в палатку, словно обстрел предназначался для того, чтобы на армейской парусине запрыгали тени.

Младшие офицеры уже бежали по извилистым дорожкам, проложенным в лесу. Вскоре по ним потянулись цепочки солдат. Многие даже не успели зашнуровать ботинки, но, возглавляемые офицерами, куда-то спешили по утрамбованному снегу.

Офицеры бригады Алессандро отсутствовали: их вызвали на инструктаж в штаб, а сержанты и унтер-офицеры хорошо понимали, что люди плохо вооружены. Да и не могли они бросить в бой солдат только что сформированной бригады, если никто не знал в лицо своего сержанта, и не существовало плаца, где они могли познакомиться и притереться друг другу. В результате все суетились, и никто не знал, что делать.

В палатку вернулся миланец.

– Не лучшее время для боя. – Он завернулся в одеяло.

– Почему? – спросил Алессандро. В темноте он уже не видел миланца, только слышал чуть приглушенный голос.

– Моя мама будет заводить часы завтра, а мне не нравится сражаться, когда часы заведены не полностью.

– Не волнуйся, – задумчиво сказал Алессандро. Большие хлопья снега падали, точно вулканический пепел.

– И пушки. Никогда не слышал так много пушек.

– В некоторых секторах на Изонцо, – прокомментировал Алессандро, все еще стоя на коленях, – собирали тысячи орудий.

– Послушай, – продолжил миланец, – сейчас австрийцы прорывают оборону, и они всегда добираются до леса. К этому времени они звереют, а у меня только двадцать патронов. У всех нас по двадцать патронов, а я успеваю выстрелить тридцать раз, прежде чем они начинают отступать. И что мы будем делать, когда патроны кончатся? Опять же, не люблю сражаться в тумане. Со звездами еще терпимо, в холодном воздухе они сходят с ума. Такие яркие, прыгают точно блохи, горят как магний. Если тебя убивают в такую ночь, ты сразу отправляешься на небеса.

– Сколько доберется до леса?

– Все, кого не убьют на поле и на гребне. Они никак не могут смириться, что этот лес наш и защищает от артиллерии. Это так глупо. Просто безумие. До атаки меньше часа. Поспи, и когда пушки замолчат, проснешься бодрым.

– Как ты можешь спать?

– Я думаю о девушке, с которой познакомился в университете. Не было шанса с ней закрутить, хотя я был одним из тех, для кого она создана, да и ее создали для меня. Она вышла замуж за другого. Думая о ее лице, я сразу засыпаю, потому что она такая красивая, и я так ее люблю, что грусть выталкивает меня из реальности в сон.

– А как же твои канцтовары?

– Жалкий заменитель.

Алессандро завернулся в одеяло и попытался уснуть. Он не чувствовал усталости, и, хотя снаряды пролетали выше, взрывы сотрясали землю под палатками. Со временем он, правда, уснул. Во сне говорил себе, что спит крепко, и это нехорошо. То и дело принимался себя ругать, что не просыпается, и ему не хватит времени, когда прозвучит команда «примкнуть штыки». Он спал, пока не прекратился обстрел. Тогда они с миланцем вскочили, словно тишина превратилась в артиллерийский снаряд, взорвавшийся у них в ушах.

– Теперь идем на линию огня и расстреляем наши обоймы, – предложил миланец.

Они обшарили палатку в поисках патронов, но ничего не обнаружили. Вышли в темноту под деревья и увидели, что ветер разорвал облака и забросил на большую высоту. В просветах появились звезды, отчего эти участки неба напоминали океанские лайнеры, которые внезапно выплыли из темного моря.

– Похолодало, – заметил Алессандро. – И почти сухо.

На гребне, где кроны деревьев обрубало пролетающими снарядами, солдаты лежали на земле, выставив перед собой винтовки. Широкий луг спускался к северо-востоку, уходя вниз сразу перед окопами. Они ждали, что земля изменит цвет, если австрийцы начнут массированную атаку. Сержантам удалось добыть несколько ящиков патронов у бригады, расположившейся восточннее, и дополнительные обоймы выдавали с неохотой, точно ростбиф или деньги. Одному пулеметному расчету удалось заполучить пулемет, но только с двумя коробками лент.

Кто-то спросил, почему окопов нет на лугу. Коренастый сержант с лицом, изрытым оспой, ответил, что под тонким слоем дерна камень, и когда снег тает или летом идет дождь, луг превращается в желоб для стока воды.

– Где наша артиллерия?

– Зачем тратить снаряды? – последовал саркастический ответ.

Дальнейшие шутки оборвало появление темной массы у подножия склона. Слишком медленной и однородной, чтобы быть тенью облака, но луна еще не вышла, а света звезд не хватало, чтобы разогнать темноту.