Солдат великой войны

Для Алессандро и необычного подразделения, к которому он прибился волей судьбы, все выглядело иначе, потому что им ничего не угрожало. Впереди ждала мирная жизнь со всеми ее удовольствиями. Погода менялась, как и положено осенью. Еще немного, и воздух станет холодным, а ветры погонят ворон из степей России в сравнительно более теплую Вену. Все начнется заново – от нового учебного года до сезона в оперном театре, новых государств, нового мира. Солдаты разъедутся по домам, где найдут новых женщин, одетых в новые одежды, и родятся новые дети.

Там и там ученые начнут писать историю. И он, Алессандро, каким-то образом вернется в Рим, хотя возвращаться-то ему и не к кому. Он подумал о том, что в опустевшем мире римской осени знакомые будут цениться куда больше, чем прежде. А может, ему тоже следует начать все сначала, с чистого листа.

Штрассницки исчез седьмого и вернулся десятого. В одиночку ездил в Прагу, где узнал, что война, как он и думал, близка к завершению. Но на всякий случай он решил продержать своих людей на лугу над церковью до первой недели октября.

Ударили морозы. По вечерам, до того как разойтись по палаткам и улечься в кровать, они сидели в церкви, которую согревала огромная белая с золотом печь. В ней жарко пылали сосновые и еловые поленья. Плавать Алессандро уже не мог: уровень воды в реке поднялся, и стало слишком холодно.

Двадцать девятого сентября они поели жареной курятины, а тридцатого поняли, что не смогут взять с собой палатки, месяц простоявшие на лугу, потому что фургоны давно укатили. Первого октября они позавтракали чаем и бутербродами с маслом и джемом. Упаковали седельные сумы и в девять утра построились. Оставив палатки, покинули луг, медленно проехали через город, а добравшись до главной дороги, пустили лошадей галопом. После четырех дней скачки, по ходу которой они мало ели, мало спали, не брились и не меняли одежду, полк оказался на равнине, ведущей к Дунаю.

Вскоре после полудня они увидели Каленберг[91], а скоро и столицу империи. После маленьких городов и горных деревень Вена, казалось, излучала энергию, точно костер. Темные купола и черепичные крыши блестели, и кавалеристы видели высокие шпили соборов. Дорогу запрудил транспортный поток, так что продвигались они медленно. Алессандро вдруг разволновался сверх всякой меры от ожидания увидеть чайную чашку, сверкающую в солнечном свете, семью, гуляющую в парке, прекрасную девушку, спускающуюся по лестнице… ради чего и велись все великие сражения и в сравнении с чем они бледнели.

Всех так будоражила перспектива мира, что к Дунаю они помчались во весь опор.

* * *

Охранники Хофбурга отвели Алессандро в подземное помещение с выбеленными стенами и сводчатым потолком. Там стояло навытяжку около ста робких итальянских военнопленных, одетых в похожую на пижаму форму, которая у Алессандро ассоциировалась с людьми, услужливо-послушно бредущими по гостиничным коридорам, услужливо-послушно сметающих крошки в латунный совок, услужливо-послушно закрепленный на длинной ручке.

Итальянцы, мягкие, пухлые, бледные, выглядели так, будто не видели боев с начала времен. В сравнении с ними Алессандро, в сапогах, рейтузах и кожаной куртке, смотрелся барином. Плюс выглядел подтянутым, сильным, загорелым.

– Ты! Ты! – презрительно крикнул слуга в напудренном парике. – Ты итальянец?

Алессандро кивнул, только в тот момент осознав, что сверху доносится музыка и ритмичное постукивание ног, кружащихся в танце над сводчатым потолком. Пленников держали под бальным залом. Подняв голову, Алессандро представил себе, что происходит наверху.

– Ты не похож на итальянца, – насмешливым тоном продолжил слуга в парике.

Долгое время пребывая в подчиненных, Алессандро знал, что должен трусливо улыбнуться и попытаться что-то униженно пролепетать. Но вместо этого смотрел сквозь слугу на итальянцев, которые уже начали замечать его отношение к происходящему. В их глазах читалась озабоченность, и они поглядывали на двадцать других слуг более низкого ранга, стоявших у стен, каждый с длинной, чуть ли не до груди, тростью с набалдашником.

– Я Клодвиг, – истерично выкрикнул слуга. – Твой начальник. Это, – он указал на других лакеев, напудренных, в париках, золотистых ливреях, белых, до колен, носках и кожаных туфлях с большими пряжками, – мои помощники. Ты должен называть тех, кто выше тебя по рангу, Hobeit. Ты знаешь немецкий? Это означает высочество, но ты должен запомнить и их имена, для справки.

– Для справки?

– Для справки, Hobeit!

– Для справки, Hobeit?

– Если кто-то, к примеру, велит тебе принести мыло другому или явиться к нему в свечной чулан.

– Понятно.

– Понятно, Hobeit!

– Понятно, Hobeit! – Алессандро проорал «Hobeit» во всю мощь легких, так что его услышали в бальном зале, и некоторые танцоры с недоумением посмотрели на пол.

– Избыток усердия ни к чему.

– Вам тоже.