Солдат великой войны

Вместе с Алессандро ехали немцы и австрийцы, попавшие в плен на востоке, французы, пытающиеся добраться до Парижа, воры, дезертиры, действующие подразделения, возвращающиеся на базы и в лагеря, крестьяне, спешащие к своим хозяйствам, отцы, направляющиеся домой к детям, одетые в форму разных армий, в гражданское, в шинели без знаков отличия, в пальто и куртки со знаками отличия, даже закутанные в одеяла с названиями воинских частей и указаниями по тушению огня. На головах у них были каски, островерхие и плоские, как у итальянцев и англичан, овчинные и шерстяные шапки, офицерские фуражки, они везли с собой узлы, перетянутые веревками и шнурами. После стольких лет бритья опасными бритвами с холодной водой и без мыла теперь все они отращивали бороды и знали, что, вернувшись домой, в лохмотьях и одеялах, с изможденными лицами, сверкающими как звезды глазами, напугают ближних, но, когда помоются, отъедятся, да и глаза чуть потускнеют, их семьи постепенно поймут, через что им пришлось пройти, и обнимут со всей душой.

Не всех ждала семья. Алессандро вот не ждала. И ему не приходилось тревожиться из-за того, что необходимо отбить телеграмму домой. Он вполне мог по пути заглянуть в Португалию или Японию, а то и не вернуться вовсе. Никто бы в Риме его не хватился. Где бы ни была сейчас Лучана, ей наверняка сообщили, что он погиб.

Глядя на луну, плывущую над горами, Алессандро вдруг осознал, что сейчас по всей Европе домой возвращаются те, кто считался без вести пропавшим или ошибочно внесенным в списки погибших, кто просто исчез, попал в плен, кого оставили умирать на поле боя. После всех этих неожиданных воссоединений даже семьи, где действительно погиб отец или сын, могли льстить себя надеждой, вот только с годами ей предстояло смениться разочарованием.

Сто тысяч чудес затаились в ожидании, миллионам трагедий предстояло счастливо разрешиться. Не без горечи Алессандро думал о мужьях, которые неожиданно возвращались к женам, и об отцах, которые могли застать деток врасплох играющими во дворе, но когда он увидел, как застывают дети, а потом бегут в объятия отцов, горечь прошла. Чем яснее он представлял себе сцены возвращения, ожидаемые или неожиданные, тем больше желал всех благ тем, кому так повезло, и тем сильнее любил вернувшихся с войны и их детей.

* * *

Привалившись к куче соломы и завернувшись в два купленных одеяла, Алессандро держал наготове пистолет калибра девять миллиметров, который взял у часового, на случай, если кто-то из ехавших в вагоне людей недолюбливает итальянцев или позарится на его вещи. Он пытался придумать, что сказать пограничникам. В хаосе поражения контроль на границе между Германией и Австрией не ослаб, каждая сторона ревностно охраняла то, что у нее еще оставалось.

Длинный поезд отправился в путь из России, по путям другой ширины, так что на границе пришлось менять колесные пары, и в нем ехало столько людей без документов, что Алессандро надеялся проскочить. Если бы он мог письменно ответить на их вопросы, они бы решили, что он немец. Многие немцы, служившие в австрийской армии, покинули ее самовольно, когда окончание войны усилило их тоску по дому, но Алессандро не мог показать ни свежую рану на шее, ни розовый шрам, объясняющий отсутствие голоса. Будь у кого-нибудь спиртное, он бы изобразил пьяного, но напиться от картофельного супа не представлялось возможным. Не мог он притвориться и слабоумным, потому что тогда не смог бы объяснить наличие пистолета, достаточно крупной суммы и формы офицера императорской армии. Да и сам пистолет был проблемой: если б он его где-то спрятал, то больше мог и не найти, а без пистолета обойтись было никак невозможно.

Стоял мороз, он очень устал, поезд шел слишком быстро, чтобы он мог спрыгнуть. Алессандро понимал, что его могут арестовать и расстрелять как шпиона, если на границе не отучились от военных привычек, а судя по тому, что он видел, война еще не отошла в прошлое. В отсутствие хоть одного из официальных документов Орфео, заверенного восковой печатью размером с десертную тарелку, кто мог знать, чем все обернется?

После нескольких лет войны граница и пограничники не казались непреодолимым препятствием, но он не мог покинуть поезд и слишком устал, чтобы придумать способ спастись, поэтому вовсе перестал думать и заснул.

Когда проснулся, поезд стоял в холодном зимнем свете, который просачивается сквозь горы на заре. И хотя открытая дверь смотрела на встающее солнце, воздух в вагоне оставался ледяным.

Мимо проплыли верхушки винтовочных стволов, Алессандро услышал скрип шагов по снегу, но в вагон никто не заглянул. До него донеслись приглушенные голоса пограничников. На заре они всегда бодрствовали и казались более шустрыми, чем пассажиры, но на самом деле были еще более уставшими.

Вагон Алессандро вообще не досматривали. В соседнем убили человека. Кто-то воткнул ему в сердце штык, позарившись на его шерстяную шапку. И теперь предстояло вытаскивать тело.