Солдат великой войны

Музейный смотритель, который напоминал французского станционного охранника, хрупкого сложения, с прилизанными черными волосами, слабый здоровьем и много пьющий, следовал за Алессандро по начищенному полу, прихрамывая, с написанным на лице страхом и предчувствием дурного. Чем-то он напоминал пса, не решающегося броситься на незваного гостя.

Алессандро развернулся и в упор уставился на него.

– Вы что, собираетесь ухватить меня за задницу? – рявкнул он.

Смотритель поджал губы, собрался с духом.

– Это музей, – ответил он.

– Я знаю, что это музей, – фыркнул Алессандро.

– Это все, что я хочу сказать.

Алессандро отвернулся и продолжил путь из зала в зал, пока не оказался перед картиной Джорджоне.

– Это «Буря», – пояснил смотритель, держась в непосредственной близости.

– Вижу, – буркнул Алессандро.

– Картина очень красивая, и никто не знает, что она означает.

– И что же, по-твоему, она означает?

– Думаю, скоро пойдет дождь, и этот парень не может понять, почему она решила вымокнуть, – ответил тот.

– Возможно, так оно и есть, – не стал спорить Алессандро.

– Говорят, никто никогда не узнает.

– Это прямо история моей жизни. – Голос Алессандро звучал как-то особенно тепло. Так говорят о поражении, которое прошло так близко от победы, что могло ее поцеловать. – Я воевал, мир сотрясала буря, а она сидела под пологом света, целая и невредимая, с младенцем на руках.

– Вы воевали? Тогда, возможно, это и правда вы. – Мнение смотрителя об Алессандро внезапно переменилось в лучшую сторону, он решил, что видит перед собой одного из множества несчастных солдат, бродивших по улицам больших городов, душой и разумом застрявших в воспоминаниях о войне. – Вы найдете женщину, женитесь, а потом, раз-раз, и у вас появится малыш.

– Все не так просто.

– Почему?

– Просто поверьте.

– Ладно, я вам верю.

Алессандро чувствовал поднимающийся ветер и слышал шелест листьев на деревьях, которые гнулись и раскачивались. Дождь приближался, свет казался безмятежным и обреченным одновременно. Солдат оставался спокойным, потому что ему довелось пережить не одну бурю, и женщина оставалась спокойной, потому что держала у груди движущую силу истории и источник неуничтожимой энергии. А молния между ними соединяла и освещала их.

– Иногда люди приходят сюда, долго смотрят на эту картину и плачут, – поделился наблюдениями смотритель.

После паузы, в которой, казалось, что-то очень быстро нарастало, Алессандро спросил:

– Кто? Солдаты?

– Нет, не солдаты.

Алессандро обернулся к смотрителю.

– Кто?

– Разные люди.

– Какие?

– Вы что, хотите, чтобы я назвал их имена?

– Расскажите о них.

– Зачем?

– Я один из них, правда? Я хочу знать.

– Музей сейчас закроется.

– Завтра вы здесь будете?

– Буду, но не скажу ничего такого, чего не могу сказать сегодня.

– Так скажите сегодня.

– Что вы хотите знать? Мне их описать?

– Да. Опишите.

– Ладно. Один господин, лет на десять старше вас…

– Переходи к следующему.

– Я же ничего не сказал!

– Он меня не интересует. Продолжайте.

Смотритель глянул на Алессандро так, будто вернулся к первоначальному мнению о его психическом состоянии.

– Приходил еще один парень…

– Он меня тоже не интересует.

– Это какой-то бред.

– Продолжайте.

– Полагаю, старая женщина вас тоже не интересует…

– Нет.

– …которая потеряла мужа.

– Нет.

– Или женщина… которая приходила… с малышом. – Алессандро не перебивал, но смотритель словно этого ждал и замолчал сам. – С малышом, – повторил он и после долгой паузы добавил: – Она стояла перед картиной и плакала.

Алессандро почувствовал, как электрические разряды покалывают позвоночник, а по рукам бегут мурашки.

– Когда она приходила? – спросил он ровным голосом.

– Довольно давно. Весной. Шел дождь, и было холодно. Я был в шерстяном костюме и на обед ел суп, потому что было холодно.

– Если вы это помните, – осторожно сказал Алессандро, – значит, у вас замечательная память на детали.

– Не такая уж замечательная, – покачал головой смотритель, – но, знаете ли, когда целыми днями стоишь и смотришь на картины, учишься замечать подробности. Если ты, конечно, не идиот. Запоминаешь.

– И как она выглядела? – спросил Алессандро.

– Очень хорошенькая.

– Какого цвета волосы?

– Светлые, но она итальянка.

– Откуда вы знаете?

– Потому что, – смотритель определенно гордился тем, что запомнил, – она говорила по-итальянски. А с малышом она говорила еще и по-французски. Чувствовалось, что она хорошо образована, а такие люди говорят со своими детьми на французском.

– Цвет глаз?

– Не помню. Я никогда не запоминаю, какого цвета у людей глаза.

– Одежда?

– Этого я тоже не знаю, вот моя жена сказала бы вам. Она помнит, кто в чем был и сорок лет назад.

– Ваша жена ее видела?

– Нет-нет, если бы видела, то сказала.

– А вы видели ее всего один раз.

– Насколько я помню. Но это не означает, что она приходила только один раз.

– Что еще вы о ней знаете?

– Ничего. Малыш вел себя хорошо. Не плакал.

– Что еще?

– Ничего. Это все.

– Подумайте!

– Ничего.

– Закройте глаза.

– Нельзя мне закрывать глаза.

– Почему?

– Ладно, если вы отойдете туда, – и он указал на середину зала.