Солдат великой войны

– Что ты будешь делать? – спросил Алессандро. – У меня есть вот это. – Он достал из кармана охотничий револьвер с длинным стволом и тяжелой рукояткой. – Он не заряжен, но они этого не знают.

– Возможно, у них тоже есть, – Рафи пожал плечами. – Возьми его с собой. Иди на лестницу, которая ведет на крышу.

– А как же ты?

– Бог поможет.

– Бог? – в изумлении переспросил Алессандро. Те, что поднимались по лестнице, были уже слишком близко от лестничной площадки верхнего этажа, чтобы Алессандро мог ускользнуть незамеченным. – Они думают, что твой отец заодно с австрийцами.

– Мой отец?

– Да. Они думают, что он банкир.

Из ящика стола Рафи достал талес и набросил на плечи. Раньше Алессандро видел молящегося еврея только на гравюрах. Зрелище поразило его не меньше, чем приближение монархистов.

– Мой отец – мясник, – ответил Рафи. – Он заодно с домохозяйками Венеции.

– Ты не собираешься сопротивляться? – спросил Алессандро.

Рафи открыл молитвенник, выпрямился в полный рост, поцеловал книгу. И в тот самый момент, когда забарабанили в дверь, начал молиться, раскачиваясь взад-вперед. Алессандро отступил за портьеру, которая служила дверью в стенной шкаф.

Выломав железную защелку, пятеро молодых парней ворвались в комнату. В мерцающем свете керосиновых ламп по бокам, бормочущий молитвы, возвышающийся над ними, Рафи напугал их больше, чем они – его, но они пришли с заранее намеченной целью и собирались, переборов страх, наброситься на него и избить по полусмерти.

– Ты Рафаэлло Фоа? – послышался вопрос, как будто положительный ответ на него мог служить оправданием их действий. Продолжая молиться, Рафи и не думал им отвечать.

Алессандро знал, что они начнут крушить вещи, прежде чем наброситься на человека. Сорвут с него талес и кипу, а уж когда он станет таким же, как они, перестанут бояться и накажут за то, что он нагнал на них страха.

Они стали разбрасывать книги и рвать их в клочья. Потом кто-то схватился за талес и сдернул его. Рафи продолжал не смотреть на них, даже когда они начали его бить. Они набирали полную грудь воздуха и лупили со всей силы. По его груди, рукам, голове.

Он стоял столбом. Повторяя одну и ту же фразу. Прижатый к столу, он не мог упасть. Его лицо заливала кровь, и когда его били, брызги крови летели на стены. Он били его по спине, почкам, ребрам, гениталиям. Пинали его ногами. А он все не падал.

– Еврейские банкиры управляют страной! – крикнул один. – Но мы положим этому конец!

Рафи продолжал бормотать, закрыв глаза, когда один из избивавших достал из-под пальто саблю в ножнах и начал тыкать в него, словно в холщовую грушу, свисающую с балки в зале для фехтования. Рафи развернулся, выплевывая кровь, и рухнул на стол между керосиновых ламп, не переставая бормотать.

И когда студент взялся за саблю обеими руками и начал медленно поднимать ее, Алессандро вышел из-за портьеры у него за спиной и рукояткой пистолета ударил по голове, рассекши кожу и свалив его на пол.

Держа револьвер обеими руками, Алессандро обошел стол. Когда взвел курок, щелчок эхом отразился от стен и потолка.

Он думал, что они уйдут, но один из студентов сунул руку под пальто и тоже достал револьвер. Алессандро не знал, что делать. За стенами гремел далекий гром, ветер завывал, ломясь в окна.

– Евреи объединились с…

– Заткнись! – рявкнул Алессандро и напрягся, делая вид, будто сейчас нажмет на спусковой крючок. – Проблема с евреями именно в том, что они ни с кем не объединяются, ясно?

Громыхнул гром. Алессандро и понятия не имел, что гром, приглушенный валящим снегом, ничем не отличается от артиллерийской канонады. Он по-прежнему держал монархистов на мушке, потому что ничего другого ему не оставалось, они попятились к двери и покинули комнату.

* * *

Молодые неопытные певцы и матерые, но с плохим голосом, часто попадали в Болонью, в театр с мощными потолочными балками и каменными стенами. Украшения фасада потрепали ветер и вода, так что дьяволы остались без зубов, горгульи без лиц, карнизы местами обрушились, но в Италии всегда хватало зданий, которые, кажется, вот-вот рухнут, и болонский театр благополучно дожил до отъезда Алессандро из города.

Трижды в неделю Россини и Верди силой и красотой затыкали рты студентам и заставляли их слушать музыку и не отрывая глаз следить за происходящим на сцене. Певцы Ла Скала полагали, что это естественное состояние человечества. Когда один певец говорил другому о предстоящем выступлении в Болонье, обычно следовал вопрос: «И на какое время ты рассчитываешь очистить небо?» Под этим подразумевалось, на сколько минут своей арии он сможет удержать зал от запуска бумажных голубей, которые в огромных количестве летали и сталкивались над оркестровой ямой. Они могли летать на десяти, а то и на двадцати уровнях, кругами, зигзагами, просто парили, целой сотней, а то и больше, в итоге планируя на музыкантов.