Солдат великой войны

Когда за спиной взошло солнце, на палатки навели бинокли, и речные гвардейцы разглядели во вражеском лагере женщин, мулов, сушащееся на веревках белье, ямы для жарки мяса, возвышение, напоминающее сцену, и часовых, как минимум десять, стоявших на проселочной дороге, которая вела в лагерь. Еще десять патрулировали периметр лагеря. Они сделали запруду, чтобы черпать воду для огородов. Из лагеря просматривалась вся долина.

– Это итальянцы, – вырвалось у кого-то из речных гвардейцев. Это было сказано о людях, на которых они готовились напасть, но утренний ветер унес эти слова.

Когда лагерь проснулся, западный ветер понес запах свежеиспеченного хлеба и кексов вверх по склону, туда, где затаились среди камней полуголодные речные гвардейцы, дожидавшиеся полудня, чтобы сделать шесть глотков воды и съесть кусочек вяленого мяса, пять крекеров и один сушеный инжир.

Лейтенанты отвели своих людей с гребня в лес, где дикие кабаны спали в своих логовах, дожидаясь ночи. На гребне осталось только трое наблюдателей с биноклями и блокнотами. Им приказали рассредоточиться и не высовываться, чтобы не попасться на глаза обитателям лагеря. В их числе оказался и Алессандро, и лучшего выбора, хотя лейтенанты этого и не знали, быть не могло, потому что в доме на Джаниколо он с детства пользовался подзорной трубой, разглядывая Рим, горы, высящиеся за городом, высокие облака, и замечал подробности, доступные только тренированному и терпеливому глазу.

Когда вечером три обожженных солнцем солдата докладывали об увиденном, выяснилось, что первые двое, конечно, собрали кое-какие сведения о лагере и дезертирах, но качество информации стало понятно, лишь когда заговорил Алессандро.

– В лагере по меньшей мере двести пятьдесят человек, – начал он.

– Откуда ты можешь это знать? – спросил один из наблюдателей. – Они же все время перемещались, приходили, уходили.

На лице Алессандро отразилось презрение.

– По палаткам. Определил, сколько человек в каждой, перемножил с учетом того, что у командиров палатки отдельные.

– Они же все время входили и выходили. Мы поняли, что нет никакой возможности подсчитать, сколько человек в одной палатке.

– Я подсчитал.

– Как?

– Запомнил, кто входил и кто выходил.

– Как ты их различал? – спросил один из лейтенантов.

– По одежде, особенностям фигуры, цвету волос, походке и тысяче других признаков.

– И ты можешь держать все это в голове?

– Да, – кивнул Алессандро. – В каждой палатке по шесть человек.

– Продолжай.

– Из двухсот пятидесяти только две трети бывшие военные. Треть никогда не служила.

– Как ты об этом узнал? – спросил второй наблюдатель.

– Повторяю последний раз, – сердито ответил Алессандро. – Это несложно определить по тому, как человек держится, как сидит или двигается в группе, как разжигает костер, как завязывает узел… по одежде, манере поведения, снаряжению… Например, если человек служил в армии, он немного напрягается, когда кто-то обращается к нему, как ты сейчас. Другие опускают голову. Обычные бандиты не чистят ботинки, не складывают вещмешки в ряд… Послушай, хочешь верь, хочешь – нет.

– Продолжай, Dottore, – попросил лейтенант Валторта.

– Хорошо. Они нервничают, чувствую себя виноватыми. Они не ждут именно нас, но вообще ждут. Их часовые наблюдают за дорогой и рассыпаны по периметру лагеря. Они в кустах на полпути к склонам долины. Один в каких-то четырехстах метрах от нас. Он из Чивитавеккьи[50] и поет арии из «Чинчинделлы».

Два других наблюдателя не выдержали.

– Мы его видели, – кивнул один, – но не слышали, чтобы он что-то пел. И как ты узнал, что он из Чивитавеккьи?

Алессандро сурово глянул на них.

– Я тоже его не слышал, но понял, что он поет, по губам, и наблюдал, как двигаются его плечи. – Оскорбившись, он повернулся и пошел прочь.

– Вернись, – приказал лейтенант. – Не обращай внимания на этих идиотов. Что еще?

Алессандро продолжил:

– Они вооружены «манлихерами» и патронов у них предостаточно, но нет ни мин, ни колючей проволоки. Смена часовых у них организована, но оборонительного плана нет. В лагере с полдесятка женщин – проститутки из Палермо. Детей нет. Мулы постоянно ржут, потому что в кустах бродят дикие кабаны. Поздно вечером и рано утром шума от них особенно много. Никто не обратит внимания на наше приближение, если только наши винтовки не будут ударяться о камни.

– Кто у них главный?

– Не знаю. Возможно, он на вилле в Мессине.

– Числом они нас превосходят, но территория большая и местность пересеченная, – сказал лейтенант.