Солдат великой войны

— Это почему же? Ты что, думаешь, нас пригласили на пикник?

— Скоро узнаем, чего от нас хотят.

После обеда собрали столовые приборы и винные бутылки. Стряхнули скатерти и вновь расстелили.

— Вы видите эти синие цветочки, — врач вертел один в пальцах правой руки. Они кивнули. Им казалось, что он рехнулся. — Следующие пять часов вы будете их собирать, оставляя целым стебелек, и складывать на скатерти.

— Нас хотят пристрелить, — принялся за свое сицилиец.

— Заткнись, — бросил ему Гварилья.

— Синьор? — позвал Алессандро. — Позвольте спросить, зачем они нужны?

— Не позволю. Просто принимайтесь за работу.

Пять часов они собирали цветы. Медленно, очень медленно кучки лепестков со стебельками росли, смешиваясь между собой, превращаясь в груды, и тревога отпустила солдат. Шофер работал наравне со всеми, а вот врач спал, накрыв лицо газетой и положив голову на батон хлеба.

— Зачем это? — спрашивали они шофера.

— Не знаю. Мы проделываем это каждый день с весны. Набираем добровольцев по всей линии фронта.

— А что делают с этими цветами?

— Ссыпают в коробки и поездом отправляют в Милан.

— У этого сукиного сына парфюмерная фабрика! — воскликнул сицилиец.

— Не думаю, — возразил Гварилья. — Понюхай.

Сицилиец поднес к носу пучок цветов, который держал в руке, и отпрянул.

— Воняет говном.

— Точно, — кивнул шофер.

— И всегда собирают именно эти цветы? — спросили его.

— Да.

Они разговаривали, не отрываясь от сбора цветов. Сицилиец, который работал в бакалейном магазине, рассказал о своей мечте, которая настолько глубоко в нем засела, что последовала за ним из магазина в Мессине на залитый солнцем горный луг с чистым и прозрачным воздухом. Он говорил два часа, снова и снова перечисляя то, что хотел получить от жизни. Он намеревался приобрести виллу на берегу Тирренского моря, автомобиль «Бугатти», картину Караваджо, яхту с отделкой из красного дерева и тика и квартиру в испанской Севилье. Вилла ему требовалась в тысячу квадратных метров, «Бугатти» — зеленый, Караваджо — со сценой распятия, яхта — кеч, а квартира — рядом с кафедральным собором. Подробные описания вкупе со стоимостью раздражали, потому что он талдычил это, словно попугай.

— И что? — спросил Алессандро.

— Если все это у меня будет, если все это у меня будет…

— Ну?

— Мне потребуется вся жизнь, чтобы это приобрести.

— И?

— Я буду счастлив, когда приобрету все это.

— А если бы ты получил это сейчас, вернулся на фронт и погиб, что тогда? — полюбопытствовал Алессандро.

— Не знаю, но я их хочу.

— Ты потратишь всю жизнь, чтобы приобрести это, так что разницы никакой.

— Ты просто завидуешь.

— Я не завидую. Перед лицом смерти ты обратился за утешением к материальному, но чем больше ты будешь на него полагаться, тем сильнее будут твои страдания.

— Да пошел ты. — Сицилиец вывалил охапку цветов в одну из куч. — Я не страдаю. А ты? У меня все хорошо. У меня все отлично. Я знаю, чего хочу. Жизнь у меня простая и ясная. Я не думаю о смерти.

— Разумеется, не думаешь.

— Так чего мне волноваться?

— Увидишь, — заверил его Алессандро. — Твой материализм принесет тебе очень большие страдания не только в самом конце, но и по пути.

— Придет день, — возразил сицилиец, — когда я буду лежать в мраморной ванне, глядя на звезды сквозь световой люк под музыку из «Кармен», под рукой у меня будет пицца, и тогда я вспомню тебя. — Довольный собой, он рассмеялся.

— В каком-то смысле я тебе завидую.

И Алессандро вернулся к сбору цветов.

Им так и не сказали, что именно они делают, но тот день они не забыли.

* * *

В начале октября небо затянули облака, плоские и синевато-серые, точно шифер, воздух стал сухим и холодным. Лето закончилось, и они вновь привыкали жить в темноте. Остановить наступление мог только проливной дождь, но с неба не падало ни капли.

Настроение пехоты изменилось. Начала накапливаться раздражительность, которая раньше сгорала от жары и яркого света. Потолок в бункере вдруг стал заметно ниже. У многих начали болеть зубы, а дантисты находились достаточно далеко, путь к ближайшему занимал полдня, а записываться следовало за три месяца. Но никто не решался искушать судьбу, заглядывая так далеко в будущее.

Еда становилась все хуже, а ее количество уменьшалось. Выстиранное белье сохло дольше, после душа приходилось два часа дрожать от холода, за исключением тех редких случаев, когда солнце выглядывало из-за облаков, подтверждая тем самым, что на сильный дождь рассчитывать не приходится. Только вши чувствовали себя прекрасно.

Армия на другом берегу Изонцо затаилась. Практически не стреляла, по ночам прибывали фургоны с людьми и снаряжением. Хотя итальянцы пытались артиллерийским огнем внести хаос в ночное пополнение запасов и наращивание людской силы, остановить процесс не удавалось.

И однако с каждым днем росла надежда, что методичную подготовку противника к наступлению, который только и ждал момента, когда реку можно будет перейти вброд, сорвет проливной дождь, который будет лить с утра и до вечера.