Солдат великой войны

Часы показывали половину пятого утра. За обедом Алессандро и другие военнопленные слышали оркестр, репетировавший за обеденным залом для лакеев. Снова и снова, раз сто пятьдесят, с фаготами, гобоями, флейтами-пикколо, окруженными духовыми и струнными, как певчие птицы — кустами, они играли мелодию швейцарской народной песни, исполняемой йодлем, и теперь Алессандро не мог выбросить ее из головы. Она в полной мере соответствовала холодным туманам и снегу за окнами дворца. И как же ему хотелось отправиться в высокие горы, сверкающие ослепительным льдом, куда он всегда уходил, чтобы сбросить человеческие сомнения.

Чуть покачиваясь взад-вперед, невероятно уставший, со «Швейцарским йодлем» в голове, не дающим покоя душе, он общался с отцом. Как и в жизни, рассказывал новости. Хотя Европа обрела мир, он, Алессандро, оставался военнопленным в форме-пижаме с красными нашивками на манжетах и плечах. Бродил по коридорам австрийского императорского дворца с сумерек до зари, собирал подносы, с которых крал шоколад и креветок, пробовал лучшее шампанское, теплое и выдохшееся, со дна бутылок.

Помимо этого его рацион состоял из картошки и соли. Он спал днем, а ночью играл в «поймай-если-сможешь» с похожим на летучую мышь лакеем в напудренном парике.

Для побега Алессандро требовалось найти способ поменяться работой с человеком, который мечтал о сношении с самкой носорога, украсть одну из самых знаменитых, не говоря уже о том, что дорогих, лошадей, проехать по Вене в присвоенной форме, проникнуть в военное ведомство, говоря по-немецки с венгерским акцентом, а потом добраться до Альп, белых и бескрайних, и пересечь их на своих двоих. Только так он мог попасть в Рим.

* * *

В шесть утра, стараясь подавить видения, вызванные усталостью, двигаясь медленно, чтобы сберечь силы, Алессандро шел мимо теплых подвальных кухонь, где жарились и пеклись тысячи блюд, повара выдавливали содержимое кондитерских шприцов, словно боролись с анакондами, уставшие военнопленные по локоть в теплой мыльной воде оттирали присохшую еду. Им предстояло работать двенадцать или пятнадцать часов, и раннее утро никогда не считалось самым легким временем.

Он проходил мимо кладовых и складов упряжи, мимо плотницкой мастерской и салонов париков, миновал коридор, где сидели легионы лакеев, ожидая звонка, и подпрыгивали, как черт из табакерки, когда на огромной доске из красного дерева начинали дребезжать их звонки. Прошел арсенал, где ровными рядами ждали сотни смазанных винтовок и сверкающих штыков. И перед вымощенным камнем поворотом в длинный тоннель, который в одном направлении вел к Испанской школе верховой езды, а в другом — к Зимнему манежу, он поравнялся с прачечной.

Тридцать медных котлов размером не меньше кареты стояли над языками горящего метана, которые покачивались из стороны в сторону, словно букеты сахарной ваты. В кипящих морях, пойманные под медными куполообразными крышками, плавали платья, рубашки, формы, нижнее белье, пальто, полотенца, постельное белье, скатерти и гобелены империи. Очередь лакеев и служанок, некоторые с корзинками, другие с маленькими тележками, выстроилась к длинному прилавку, за которым с полдесятка приемщиков получали или выдавали множество различных предметов, или прошедших через котлы, или только туда направляющихся. Приемщики то и дело исчезали в темном лесу железных стоек, чтобы вернуться с ворохом одежды или постельного белья. Алессандро встал в очередь, наблюдая за процедурой. От приемщиков его отделяло порядка двадцати лакеев и служанок. Слишком тихим голосом — Алессандро ничего не слышал, женщины называли кодовый номер и вскоре уходили с роскошными шелковыми или бархатными платьями. Очередь двигалась быстро, и Алессандро не знал, что и делать, пока хрупкий лакей не выложил на прилавок яркую форму, сверкающую медалями, и объявил, что оставляет ее по просьбе лейтенанта Фрессера. Невысокий старичок унес форму в темный проход между стойками.

Несколько минут спустя Алессандро стоял перед толстой женщиной с сильными руками и в очках. Старичок исчез в море одежды, так что Алессандро ровным и спокойным голосом заявил:

— Лейтенант Фрессер должен получить форму прямо сейчас.

— Она должна быть готова сегодня? — строго спросила женщина.

— Нет, ее принесли сюда недавно.

— Требуется пять дней, чтобы распороть ее, почистить и сшить заново, — объявила женщина, радуясь тому, что может обучить раба премудростям стирки высшего уровня.

— Лейтенанта Фрессера срочно вызвали в армию.

— Если он не будет жаловаться, что мы не успели закончить. — И женщина не сдвинулась с места, пока Алессандро на это не согласился, а он нарочно не спешил.

Потом она исчезла и вернулась с формой, которую подняла точно новорожденного.

— Она?

— Да. Вот его медаль за битву у Сборники-Сетаслава.

Алессандро поспешил прочь. Отметив, что форма, похоже, его размера, скрутил ее, сунул под мышку, вернулся в пустую казарму, положил под матрас, где она была в большей безопасности, чем королевские бриллианты. Ну кому придет в голову заглянуть под матрас итальянского военнопленного?