— Наверняка падают. Вероятно, их можно увидеть в научных музеях.
— На города?
— Не знаю. А что? Ты встревожился? Думаешь, стоит носить каску?
— Нет. Просто хочется увидеть хоть один после того, как он упадет. Он же не может знать, что происходит, так? Летел в космосе миллиард лет, оставлял позади по миллиону километров каждый час, ни тебе воздуха, ни звука, ничего, кроме проплывающих мимо планет. А потом — бум! Он замирает на полу мясной лавки на Трастевере, и несколько старушек и кошка пятятся к стене и кричат, потому что он разбил мясной прилавок! Мне было бы действительно грустно после миллиарда лет полета обрести покой среди свиных отбивных, но очень хочется прикоснуться к нему, почувствовать, какой он после стольких лет пребывания в свободном пространстве. О, Мадонна! Надеюсь, он меня не укусит.
— Жди в мясной лавке, — предложил Алессандро.
— Не знаю. Лучше побыть на работе. Я уже скучаю по пропеллерам.
— Но тебе же не разрешают к ним прикасаться.
— Приятно быть рядом. Когда-нибудь я сам буду их делать. Почему эти метеориды так отражают свет?
— Метеориты. Они не отражают. Только кажется, что отражают. Светятся от нагрева.
Николо вернул очки.
— Когда вернусь в Рим, закажу себе такие же. Ушел всего-то два дня назад, а уже так хочется обратно.
— Это Рим. С ним так всегда. Город — как семья, как подруги, влюбленные, дети. Не могу сказать, почему, но раскрывается перед тобой с изяществом воды, бьющей из фонтана. Я так думаю о Риме, потому что столько жил в нем ребенком, влюбленным, отцом, другом, и эти мои ипостаси отражаются и отражаются эхом, которое я буду слышать, пока не умру.
— Что произошло? После того, как женщина спросила: «Вы ее знаете?» Это была Ариан?
Алессандро замялся, закрыл глаза и улыбнулся.