Солдат великой войны

Провода пели точно послеполуденные цикады. То и дело один из них натягивался так сильно, что издавал пронзительный визг, конкурируя с самым худшим сопрано в самом жарком городе Италии.

— Сколько? — спросил Алессандро. Он уже заспешил, заранее зная, что ему будет не так-то легко взобраться на высокую ступеньку троллейбуса, а потом придется еще доставать деньги, опираясь на трость и пытаясь не уронить «дипломат» и бумажник в трясущемся и болтающемся из стороны в сторону троллейбусе.

Хозяин не ответил. Троллейбус огибал поворот. Гремел, точно передвижной металлообрабатывающий цех.

— Сколько? — повторил Алессандро. Люди уже покинули веранду и ждали у дороги.

Хозяин поднял правую руку, словно хотел остановить транспортный поток.

— Что? Опять? — спросил Алессандро.

Хозяин покачал головой.

— Мы уже не солдаты, — тихим голосом напомнил Алессандро. — Это было в прошлой жизни. Теперь все изменилось.

— Да, — кивнул хозяин, — но когда-то, пусть и в прошлой жизни, мы были солдатами. Иногда все это как нахлынет, и у меня щемит сердце.

* * *

Стоимость проезда до Монте-Прато возросла с 1900 до 2200 лир. Это означало, что Алессандро не мог, как он рассчитывал, просто отдать две купюры по тысяче лир, положить в карман сдачу и пройти в салон. В результате пришлось держать в руках так много вещей в просторном троллейбусе, который неистово мотало из стороны в сторону, да еще и щуриться от бьющего в глаза солнца. С трудом ему удалось вытащить из бумажника купюру в пятьсот лир, но, возможно, не оторвись юный датчанин от своей прекрасной и загорелой возлюбленной, чтобы взять «дипломат» Алессандро и поддержать его локоть, совсем как сын, помогающий отцу, все равно ничего хорошего бы не вышло.

Алессандро поблагодарил юношу, обрадованный тем, что распущенность в поведении не сопровождается отсутствием уважения к старшим.

Лучшее свободное место оказалось рядом с человеком в шапке из газеты и с кальмаром.

— Добрый день, — поздоровался Алессандро и с человеком, и с кальмаром. Подозревая подвох, рабочий-строитель хмуро отвернулся к окну.

Несколько минут спустя он посмотрел в ведро и ткнул в кальмара пальцем. Потом поднял голову и взглянул на Алессандро, будто хотел возложить вину на него.

— Умер, — в голосе слышались обвиняющие нотки.

Алессандро пожал плечами.

— В воде недостаточно кислорода.

— Вы это о чем?

— Чтобы дышать, ему нужна насыщенная кислородом вода.

— Бред какой-то. Рыбы не дышат. Они живут под водой.

— Нет, они дышат, дышат. В воде есть кислород, и они извлекают его с помощью жабр.

— Так почему же этот не извлекает?

— Он извлекал, но потом кислорода не осталось, и тогда он умер.

Рабочий-строитель предпочел найти другую причину.

— Эти мерзавцы из Чивитавеккьи продали мне больного кальмара.

— Если вам хочется так думать…

Рабочий-строитель задумался.

— Он бы жил, если бы я вдувал в воду воздух через соломинку?

— Вероятно, нет, потому что вы вдували бы больше углекислого газа, чем кислорода. Куда вы едете?

— В Монте-Прато.

— Никаких шансов. — Алессандро на несколько секунд прикрыл глаза, чтобы подчеркнуть весомость своего вывода. — Слишком жарко. Ведро следовало наполовину наполнить льдом.

— Откуда вы все это знаете? Мне кажется, вы ошибаетесь.

— Я знаю, потому что это очевидно.

— У вас что — рыбный рынок?

— Нет.

Строитель посмотрел на него с подозрением.

— Если у вас нет рыбного рынка, что вы делаете?

— Я профессор.

— По рыбе?

— По курам, — ответил Алессандро.

— Тогда вы мало что знаете о рыбах.

— Дело в том, — Алессандро назидательно поднял палец, — что кальмар — не рыба.

— Не рыба?

— Ну да.

— А кто же это?

— Разновидность курицы, морская курица.

Строитель выглядел таким раздавленным, что Алессандро стало его жалко.

— Я не профессор по курам, насколько мне известно, таких просто нет, но то, что я сказал про кислород, — правда. Сожалею, что ваш кальмар умер. Он уже прошел долгий путь от Чивитавеккьи, а до того его вытащили из моря, в котором он жил, и он долгие часы страдал в трюме рыболовной шхуны, пока та возвращалась в порт по августовской жаре. Не выдержал тягот этого путешествия.

Рабочий-строитель кивнул.

— А чего вы профессор?

— Эстетики.

— А что такое эстетика?

— Наука, изучающая красоту.

— Красоту? Зачем?

— Красоту. А почему бы и нет?

— А зачем ее изучать?

— Ни за чем. Она везде, в огромном количестве, и всегда будет. Прекрати я ее изучать, она никуда не уйдет, если вы про это.

— Тогда почему вы ее изучаете?

— Она меня завораживает и всегда завораживала, поэтому я ее и изучаю… хотя иногда надо мной смеются.

— Я над вами не смеюсь.

— Знаю, что не смеетесь, но другие говорят, что это занятие для женщин или считают его бесполезным. Для кого-то, возможно, так и есть. Но не для меня.

— Поймите меня правильно, я не считаю, что вы похожи на женщину. — Строитель отстранился, всматриваясь в него. — Вы крепкий, упрямый старикан. Похожи на моего отца.

— Спасибо, — поблагодарил Алессандро, чуть встревоженный.