Солдат всегда солдат. Хроника страсти

Ученик Флобера, Джеймса и Тургенева, Форд чуть ли не первым из английских писателей начала XX века наметил модернистский подход «не дать своей индивидуальности проявиться на письме». И далее: «Художнику не стоит писать… чтобы, как говорится, облегчить душу. И в целях пропаганды тоже не стоит писать, хотя писателя порой и тянет к этому… Писать надо для того другого существа, которое слишком умно, чтобы долго сосредоточиваться на чем-то одном или обманываться призывами поверить в какую-то доктрину… Обрадовать это существо, но не исправить — вот ради чего пишешь… Короче говоря, быть сознательным художником — работа не из легких. От тебя требуется всего лишь быть мастером, умеющим работать и дрелью, и резцом, и молотком. И не жди никакой особой награды за свои труды. Лишь иногда, возвращаясь к написанным и уже позабытым книгам, ты замечаешь: „А ведь неплохо сработано!“ Интересно, что безличность художника Форд обосновал не столько ссылками на авторитет Флобера, сколько тем, что именно самоустранение автора из текста позволяет сохранить иллюзию реальности, в которой пребывает читатель: „Не стоит подчеркивать, что Флобер первым заметил, что вторжение автора в повествование разрушает иллюзию, в которой находится читатель. Автор должен быть безличен; подобно демиургу, он не должен быть ни „за“, ни „против“ ни одного из своих героев; он должен проецировать, но не пересказывать события и, главное, — всегда держаться подальше от собственных книг“».

Форд нашел и свой образ современного идеальногочитателя: «Художнику лучше обращаться… к читателю доброжелательному; другими словами, ему следует представить себе родственную душу — молчаливого и благодарного слушателя, чья мысль работает во многом так же, как его собственная». Может даже показаться, что Форд творил из читателя кумира: «Не спускай с Читателя глаз! Вот единственное условие… Мастерства!» Между прочим, схожие мысли об идеальном читателе высказывал еще Л. Н. Толстой. Но важно отметить, что именно благодаря практике Форда, питавшейся европейской и русской литературной традициями, в современной западной прозе сложился прием диалога с читателем.

Романы Форда объективно положили начало модернизму в английской прозе.

Как он сам признавался, « все, что знал о писательском мастерстве», он вложил в роман «Солдат всегда солдат».

Русского читателя удивит эта книга. Мы не привыкли к дотошному обсуждению во всех подробностях семейных, супружеских, да и любовных взаимоотношений. Кому-то рассказ Дауэлла даже покажется болтовней. На самом деле перед нами настоящий английский роман — не французский, как считали современники Форда, а именно английский: драма трех семей, построенная как детектив, расследование хитросплетений запутанной интриги.

В романе Форд развил свою заветную идею: автор может стать персонажем собственного произведения, и тогда авторская точка зрения предстанет отстраненно, иронично. В зрелой модернистской прозе точка зрения подвижна: подобно кинокамере, она попадает попеременно то на одного, то на другого персонажа (ср. с «Миссис Дэллоуэй», или «Маяком» Вулф, или «Улиссом» Джойса). У Форда же точками зрения разных героев манипулирует повествователь, как бы высвечивая события с разных сторон: «А теперь расскажу, что о том же самом думала Леонора…» Смысловая неопределенность создает сложную и зыбкую картину. Рассказчик позволяет читателю ощутить, что тот слышит очевидца: посредством перечисления фактов («Мы встречались с Эшбернами девять сезонов подряд в курортном местечке Наухайм») и известных географических реалий (Нью-Йорк, Наухайм, Хемпшир) создается и поддерживается художественная иллюзия.

Яркие образы помогают представить происходящее. Рассказчик использует интонацию устной речи. Он прямо и доверительно обращается к воображаемому читателю, создавая атмосферу вымышленной беседы у камина: «Я вовсе не хочу сказать, что среди наших знакомых было мало англичан. Видите ли, нам было хорошо в Париже»; «Постоянство, устойчивость — неужели все это в прошлом? В это трудно поверить. Трудно поверить, что долгая покойная жизнь, которая целых девять с лишним лет шла заведенно, как часы, или менуэт, враз оборвалась за четыре обвальных дня»; «…я, пожалуй, представлю на неделю-другую, что сижу у камина в загородном доме. Напротив меня — милая, близкая мне душа». Роман отмечен свежестью сиюминутного исполнения: рассеянность, описки, наслаждение и, наоборот, отчаяние пишущего — все это видно в тексте. Не стоит забывать: рассказчик в романе — это писатель, представляющий, что он рассказывает историю любимому человеку. Кстати, известно, что Форд диктовал начало романа женщине, в которую в то время был влюблен. Кроме того, интонация беседы, ставшая органичным и неотъемлемым качеством фордовской прозы, видимо, имела и биографическую подкладку. Форд вспоминал позднее, что все писалось с мыслью, что когда-нибудь он прочтет это Конраду вслух.