— Что-то вы мало, — сказал Ильин.
— С меня хватит. — Синцов заметил, как Караев быстро управляется со второй банкой, и кивнул на мальчика: — Повару оставь.
— Может, хотите немного?.. — спросил Ильин. — У моего ординарца — с собой.
Синцов мотнул головой.
— Пока бой, не пью. — Сказал и заметил мелькнувшее в глазах Ильина удивление: «А что, разве на сегодня не закончили?»
Война так складывает отношения между подчиненными и начальником, что не все принято спрашивать вслух. Но вопрос все равно остается вопросом, и раз заметил его в глазах, надо ответить «да» или «нет».
— Слушай, Ильин, — сказал Синцов, беря Ильина за плечо и отводя его немного в сторону. — Тут на сегодня один план созрел, как твое мнение?..
И, начав излагать, понял: уже не отступится, даже если у Ильина будет другое мнение. И в этой решимости — не только чувство своей правоты, но и откуда-то взявшееся предчувствие легкой удачи.
Ильин выслушал и не возразил. Но вместо комбата предложил в исполнители себя. То ли из самолюбия, то ли из привычки брать на себя все трудное, что встретится.
— Тебе своих дел хватит, на тебе две роты останутся, — сказал Синцов. — А вот разведчиков собери, сколько наскребешь, и пошли туда, ко мне.
Ильин кивнул, но в его глазах задержался молчаливый вопрос: «Уже сейчас собирать разведчиков, считая дело решенным, или ждать, когда комбат свяжется с командиром полка?»
— Собирай, — махнул рукой Синцов. — И разведчиков, и ординарцев, и всех, кто подходящие. Чтоб человек пятнадцать было, кроме тех, кто в роте.
И, сказав, подумал, что своего ординарца с собой не возьмет, оставит тут. Все-таки ребенок. Одно дело ходить хвостом за командиром в обороне, а другое дело — в бою. За день больше, чем за месяц, нахлебался! Как бы ни плакал, завтра же отправить в тыл.
— Слушай, Ильин, — окликнул он Ильина, который уже двинулся выполнять поручение.
Ильин повернулся.
— Проследи, чтоб горячая пища была, а то старшины пропасутся в тылу до ночи…
— У нас так не заведено, товарищ старший лейтенант. Все будет в порядке. Разрешите идти?
— Иди.
Едва ушел Ильин, как в окоп рядом с Синцовым спрыгнул Рыбочкин, адъютант, и за ним связист с телефоном и катушкой.
— Наконец-то, — сказал Синцов. — Еще бы до ночи прочухались.
— У него напарник, оказывается, раненый. Пока… — начал было объяснять Рыбочкин, но Синцов прервал его:
— Потом объясните. Ставьте телефон, — и указал на вход в блиндаж.
Он вошел в блиндаж вслед за адъютантом и связистом и чуть не упал, споткнувшись о труп, лежавший поперек входа. В блиндаже горела коптилка, но после дневного света ничего не было видно.
— Эй! — крикнул Синцов, высунувшись из блиндажа. — Хоть блиндаж-то очистите. Все же КП!
В блиндаж влезли усатый старик, ординарец Ильина, и мальчик, они вытащили из блиндажа труп.
— Офицер? — крикнул вдогонку Синцов.
— Офицер, с крестом, — отозвался снаружи мальчик.
«Все же много их сегодня набили, — подумал Синцов. — Главное, конечно, артиллерия, но и мы тоже. В несколько раз больше, чем сами потеряли».
— Все еще чухаетесь со связью? — нетерпеливо спросил он.
— Готово, — сказал связист.
Слышно было плохо, провод где-то заземлило. На том его конце, против ожидания, оказался не Туманян, а Левашов.
— Объявился, пропащая душа! — закричал Левашов и весело выматерился по телефону. — Где находишься?
Синцов доложил, где находится и что в этом узле обороны пять больших блиндажей, — очевидно, тут был штаб немецкого полка. Сейчас все они, конечно, дыбом, но один-два можно будет привести в порядок.
— Вот и хорошо! — сказал Левашов. — Командир полка вернется — свой КП перенесем к тебе, а тебя вперед выпихнем.
— Вперед — некуда. Впереди немцы. А где командир полка?
— Ушел в первый батальон, комбата менять. Комбат на мину нарвался, все хорошее настроение испортил… Корреспондент там, у тебя?
— Какой корреспондент? — спросил Синцов, вспомнив, что, когда взяли первую немецкую траншею, заметил неподалеку от себя обоих корреспондентов, а с тех пор не видел ни того, ни другого.
— Очкарик у меня, — сказал Левашов. — А старший политрук должен быть у тебя. Очкарик за него беспокоится.
— Не видели.
— А ты поищи, ты за него отвечаешь.
— Слушаюсь. А где начальник штаба?
— Где-то передвигается, — сказал Левашов. — Со старого места снялся, а сюда еще не пришел. Зачем он тебе?
Синцов решил не дожидаться возвращения Туманяна и доложил Левашову свой план: сразу после наступления темноты тихо, без артподготовки, взять высоту перед ротой Лунина. Объяснил, что, как только возьмем ее, сразу нависнем на фланге у той, другой, большой высоты.
— Подожди, сейчас по карте посмотрю. — Левашов с минуту молчал. — Так, ясно, вижу. В успех веришь?
— Не верил — не просил бы разрешения. — Синцов окончательно расставался с подавленным, но еще существовавшим в душе желанием, чтобы атаку отложили до завтра.
— Раз так — не возражаю! Но если почувствуешь, что уперся, остановись, не клади зря людей.
— Ясно, — недовольно ответил Синцов: то, что сказал сейчас Левашов, говорить было лишнее: все это слова, хотя и хорошие, а все равно слова.