Солдатами не рождаются

Солдат взял мальчика под мышки, а Синцов перехватил колени и, перехватывая, почувствовал острую боль. Кисть была в крови. Он пошевелил пальцами — пальцы двигались. Значит, ничего не перебито, только мякоть между большим и указательным до кости разорвана пулей.

Мальчик открыл глаза и застонал.

— Живой, — сказал солдат. — Не зря вы старались, товарищ комбат.

— Чего ж ты, дурак, к немцам-то полз? Растерялся? — спросил Синцов, хотя спрашивать было бессмысленно.

— Ничего… — сказал мальчик. И слабо повторил: — Ничего…

— Прохоров насмерть убитый, — сказал, догоняя Синцова, тот первый солдат, что выполз навстречу на гребень. И, поравнявшись, спросил: — Может, вытащить его? Немцы больше не бьют.

— Заберем, как стемнеет, — сказал Синцов.

— Давайте понесу… — Солдат потянулся к мальчику.

Солдаты понесли мальчика, а Синцов пошел рядом, шаря в карманах ватных брюк. Там должен был лежать индивидуальный пакет, но его не было. И только потом, уже удивившись — как же так! — вспомнил, что отдал его раненому еще утром, в первой взятой траншее.

— У меня есть. — Один из солдат заметил, как Синцов шарит в кармане, и остановил второго: — Погоди, дай пакет достану.

— Не надо, — сказал Синцов. — Сейчас дойдем…

Богословского не было, наверно, распоряжался огнем, а Люсин стоял как вкопанный там, где остался.

Синцов увидел его бледное лицо и прошел мимо.

— Санинструктора к комбату!

— Я здесь, — близко отозвался голос.

— А солдата там оставили? — за спиной у Синцова спросил Люсин. — Убитый?

— Был бы живой, не оставили бы… — тоже за спиной у Синцова сказал один из солдат, несших мальчика, и в голосе его было презрение.

— Занесите куда-нибудь в землянку и посмотрите, — сказал Синцов подошедшему санинструктору.

— А вас, товарищ комбат?

— Идите! Без вас перевяжемся. — Синцов потрогал пальцами рваную мякоть вокруг раны. Да, кости были целы!

Один из набившихся в траншею солдат, зажав конец нитки в зубах, с треском рванул индивидуальный пакет и стал перевязывать руку комбату.

— Потуже, — сказал Синцов.

— Сильно ранило? — спросил у него за спиной Люсин.

Синцов отвернулся от солдата, который перевязывал ему руку.

— Двух человек из строя вывели, — сказал он сквозь зубы, глядя в бледное лицо Люсина. И хотя форма выражения была безличная, выражение лица Синцова не оставляло сомнений: он сказал это не о немцах, а именно о нем, о Люсине.

— Но парень-то живой остался, — сказал Люсин.

И что-то в этом ответе еще больше обозлило Синцова. Об убитом солдате Люсин уже не думает, убитого солдата он уже списал в уме. «Парень-то живой остался». А солдат? Солдат, который сделал для этого чужого мальчика за несколько минут больше, чем для другого родной отец сделает за всю жизнь! Пошел без приказа, чтоб спасти, и умер ради этого. Не только умер, но и за эти минуты осиротил родных своих детей! А этот уже и не думает о нем!

— Кто вам разрешил брать мальчишку с собой? — спросил Синцов. — Захотели идти, шли бы сами! Почему чужой жизнью распорядились, по какому праву?

— Он сам хотел, взялся к тебе проводить, — растерянно сказал Люсин.

Синцов ничего не ответил, подумал про себя: «Может, и так! А ты все равно сволочь. А мальчишка, боюсь, умрет…»

Подумал так в первый раз, еще когда полз по снегу, а потом, когда нес, показалось в теле что-то безнадежное, еще живое, но уже неживое…

— Товарищ комбат, возьмите.

Солдат, перевязавший Синцову руку, протягивал ему связанный в лямку бинт.

— Руку — подвесьте, а то крови лишней вытекет…

Синцов нагнул голову, солдат накинул ему на шею лямку. Синцов сунул в нее руку и пошел по окопу к землянке.

— Ну как? — спросил он, войдя.

— Сейчас, — сказал санинструктор.

Над головой в перекрытии зияла дыра, обшитые досками стены от взрывов выперло внутрь, и из-под них, шурша, сыпалась земля.

— Лучше землянки не нашли? Того и гляди, обвалится, — сказал Синцов.

— Другие еще хуже этой, разбитые, — сказал санинструктор.

Нагнувшись над мальчиком, он заканчивал перевязку. Приподнимая его одной рукой, еще раз пропускал бинт под спину. Мальчик длительно, прерывисто застонал. Санинструктор разогнулся, накрыл мальчика полушубком и повернулся к Синцову.

— Две пули, — сказал он. — Одна в живот, одна в бок…

«Наверно, та, которая мне через руку прошла», — подумал Синцов.

— Надо скорей вывозить, — сказал санинструктор. — Пульс неплохой. Если быстро на стол, может, еще и выживет.

— Организуйте, — сказал Синцов и нагнулся над мальчиком. — Ну, что ты, как?

Мальчик попробовал открыть глаза и не смог. Снова попробовал, открыл и опять закрыл. Синцов махнул рукой и вышел, столкнувшись у выхода из землянки с Богословским.

— Подбери мне к завтрему у себя в роте кого-нибудь подходящего в ординарцы. Постарше кого-нибудь, — сказал Синцов и повернулся к подошедшему Люсину: — Расспросите бойцов о подвиге старшего сержанта Чичибабина. Он при атаке этой траншеи закрыл грудью пулемет и обеспечил успех. Найдите тех, кто видел. Раз уж пришли, так делайте свое дело…

И, не обращая больше внимания на Люсина, пошел по окопам с Богословским, объясняя подробности предстоящей атаки высотки.