Солдатами не рождаются

Серпилин довольно резко сказал, что он ни на чем не собирается настаивать. Сказал и, чувствуя комок в горле, пошел к двери.

— Куда вы? — спросила заведующая отделением.

— Похожу по коридору.

Он ходил по коридору минут сорок, а может, и пятьдесят, столько, сколько ему понадобилось, чтобы прийти в себя и знать: комок к горлу больше не подступит. По крайней мере, здесь, в госпитале, перед людьми.

За это время мимо него два раза прошла заведующая отделением. Второй раз с какой-то бумажкой, наверное с актом о смерти, и сказала, что они скоро закончат с оформлением.

Он молча кивнул.

Потом подошла сестра и спросила:

— Домой заберете?

Он покачал головой.

— Значит, сюда, к нам, гроб привезете?

Он кивнул, хотя не знал, как это делается, куда ему ехать и откуда привозить гроб.

— Тогда, — сказала сестра, — нам пока придется спустить ее вниз.

Она хотела сказать «в морг», но сказала «вниз».

— Когда? — спросил он.

— Да надо бы сейчас. Вы еще зайдете к ней? Если зайдете, заходите, а потом мы спустим.

Он открыл дверь в палату и вошел. В палате было уже совсем светло и очень холодно. Фортка была открыта настежь, и из нее тянуло чистым, режущим морозным воздухом.

Жена лежала на кровати, закрыта одеялом по пояс, со сложенными на груди руками. В первую секунду он вздрогнул: ему показалось, что она ранена. Показалось потому, что нижняя челюсть у нее была подвязана широким чистым бинтом, и этот бинт был обмотан вокруг головы так, словно она была ранена в голову.

— Мы полотенцем подвязываем, — услышал он сказанные за спиной слова сестры, — а я ей — бинтом, потому что смена полотенца уже сдала. — Она извинялась перед Серпилиным, там, у него за спиной, что поступила не по порядку. А он смотрел и с трудом привыкал к этому новому, мертвому лицу с подвязанной челюстью, к этой обмотанной белым, раненой голове…

Так он стоял несколько минут в светлой и холодной мертвой комнате, прислонясь спиной к дверному косяку.

Потом почувствовал сзади прикосновение к своему плечу и отодвинулся в сторону, думая, что мешает пройти сестре. И, только уже отодвинувшись и повернувшись, увидел, что это не медсестра, а сын. Сын стоял и молча плакал. По его постаревшему лицу текли слезы. Теперь Серпилин, отступив в сторону, больше не загораживал ему дорогу, но он все еще стоял на прежнем месте, как будто ему не разрешали войти в эту комнату.

— Что ты стал, иди, — сказал Серпилин.

Сын бросился мимо него к кровати, на которой лежала мать, и Серпилин, уже не глядя, что он будет делать дальше, там, в этой комнате, вышел в коридор.

6

Заведующая отделением, когда Серпилин зашел к ней, попросила его посидеть.

— Сейчас сестра вернется, пошла вам на справке печать и номер поставить.

После ночного дежурства заведующая стала еще больше похожа на усталого верблюда. Она сидела, ссутулясь, и просматривала истории болезни. Потом достала из стола кусочек сахара и, накапав на него несколько капель из пузырька, взяла в рот.

— Вижу, вам достается, — сказал Серпилин.

Вошла медсестра со справкой, и вслед за ней сын Серпилина.

Как бы там ни было, а Серпилин не мог отвыкнуть звать его так в своих мыслях. Не мог и сейчас.

— Вот и все, — сказала заведующая, беря из рук сестры и протягивая Серпилину справку. — А приехать забрать можете в любое время, как только у вас все будет готово.

— К двум часам все будет готово, — сказал сын Серпилина. — Сейчас в загс поеду, потом за гробом, потом на Новодевичье… К двум часам с машиной и с гробом будем здесь. Мне сказали, ты сегодня хоронить решил? — обратился он к Серпилину.

Серпилин кивнул.

— Могут не оформить вам так быстро, — усомнилась заведующая, но сын Серпилина уверенно сказал:

— Ничего, сделают.

Голос у него был напористый, громкий, все он, казалось, знал и мог, а глаза были красные, опухшие от слез.

— Только вы, товарищ генерал, чтобы обрядить ее, все заранее привезите,

— сказала сестра. — Наши нянечки сделают, постараются, но им время нужно. Вы лучше прямо сейчас привезите!

— Привезем, привезем, все привезем, — поспешно сказал сын.

Он заторопился, быть может желая избавить отца от лишних мыслей обо всем этом, и Серпилин подчинился ему и первым вышел из кабинета врача.

— Подожди, — сказал Серпилин, когда они уже шли по коридору, — я вернусь, машину вызову.

— А у меня здесь стоит, — сказал сын. — Сейчас за вещами домой поедем, да?

Спросил так, словно у них по-прежнему был общий дом.

У входа в госпиталь стояла единственная машина — новенький открытый, с натянутым тентом американский «виллис». Эти машины только недавно стали появляться в армии, в противотанковых артиллерийских полках, у большого начальства. Серпилин видел их, но у него самого такой не было.

— Садитесь на заднее сиденье, — приказал сын шоферу. — Я поведу.

Серпилин, ничего не сказав, сел рядом с ним.

— Вот, ездим в командировки, обкатываем… — сказал сын после того, как они минут пять проехали молча. — Я сейчас офицером для поручений у Панкратьева. Он говорил, что ты его знаешь.

«Вон оно что, — ничего не ответив, подумал Серпилин. — Значит, крутится у Панкратьева».