Солдатская дорога домой

Перемещение закончилось. Радин почувствовал, что ракета мягко легла на подставку. Судя по направлению силы тяжести, она лежала параллельно земной поверхности. Нет, пока еще это не было похоже на запуск. По-прежнему стояла полная тишина.

И вдруг, словно крышка челнока противоперегрузочной ванны, верхняя половина того отсека, в котором они стояли, беззвучно отделилась сразу по всему периметру и пошла вверх!

Оберегая глаза Радина, мгновенно сработала люминесцентная защита, окрасив прозрачную оболочку шлема в темно-фиолетовый цвет. Радин поднял руку и откинул забрала шлемов - сперва тополевского, потом своего.

Они стояли в море солнечного света, приглушенно льющегося сквозь огромную матовую полусферу потолка. Ракета лежала в центре гигантского зала, отделенная стенами прозрачного цилиндра от всего остального пространства.

И у этих стен, совсем рядом, на расстоянии всего лишь двух-трех шагов, стояли люди. Обычные люди в белых и голубых комбинезонах. Они смотрели восторженно и изумленно.

Так смотрят на чудо.

Радин вытянул руку.

- Здравствуйте, - сказал он. - Мы - экипаж космического корабля "Сигнал". Время старта - 2017 год. Мы выполняли задание по защите атмосферы Земли.

Он говорил и слышал свой голос, тысячекратно усиленный, громом раздающийся под сводами этого огромного солнечного зала...

Они не знали, что известие о них принес на Землю первый же грузовой корабль-автомат. Он принес его в кассетах своей кинолетописи.

То, что они были люди, не вызвало сомнений. По типу скафандров был установлен год отлета, а затем и название корабля, имена. По характеру снаряжения, и ритму всего поведения было оценено состояние, в котором они находились (как очень далекое от катастрофического).

И потому, что они возвращались на Землю, хотя их давно уже считали погибшими, и потому еще, что были они посланцами эпохи героического прошлого - года столетия Октября, - весть о них всколыхнула планету.

Не было человека, который не знал бы о них.

Вторая грузовая ракета прибыла к сфере еще до возвращения первой ракеты на Землю. Она действовала по строгой программе - выгрузить и погрузить блоки, заменить автомат для наплавки кромок на более совершенный.

Но уже третью ракету (она была тоже в пути!) догнал радиоприказ: разблокировать все системы контроля на входах и выходах, не покидать сферы до тех пор, пока на корабль не проследуют два блока типа АБВГ. На языке, понятном командному устройству ракеты, это значило: пока на корабль не проследуют два блока с произвольными габаритами и самопрограммирующимся поведением.

И, конечно же, дублируя третью грузовую ракету, ближайший к Юпитеру звездолет экстра-класса "ГОЭЛРО-2" получил приказ изменить свой маршрут.

Он опоздал. Третья грузовая ракета опередила его на шестнадцать с половиной часов.

Задерживать ее, чтобы в пути перевести космонавтов на другой корабль, было признано нецелесообразным. Подсчет показал, что при этом здоровью их (два замедления вместо одного) может быть причинен относительно больший ущерб, чем если путешествие в грузовой ракете продлится до самой Земли.

...И не было на Земле человека, который бы не думал о них.

Они были эталоном для решения сотен и сотен важнейших вопросов: как изменяется человек? Не утрачивает ли он чего-либо, делаясь все могущественней технически? Все более подчиняя себе природу? Все более постигая себя самого?..

Они были судьями, которые имели право сурово спросить: хорошо ли распорядились вы, люди двадцать третьего века, всеми теми богатствами, которые мы вам дали в наследство? Лесами и реками, городами и пашнями, наукой и песнями?

И хотя было их двое, судили бы они от имени миллионов и миллионов тех, кто, беззаветно уповая на будущее, отдал свою жизнь в борьбе за свободу.

8. "ТЫ Ж КОСМОНАВТ, ВИЛ!.."

На заседании Мирового Совета докладчиком выступал Радин.

Трехсоттысячное людское море заполняло амфитеатр зала. В центре зала кольцом - стол президиума. В центре кольца - возвышение. На нем Радин и Тополь. Тополь сидит. Радин стоит. Все, что они говорят и делают, слышно и видно в каждом доме Земли.

Тополь молчит, плотно сжав губы.

Сутки прошли с момента их возвращения. Он не сказал за это время и десяти фраз. Он был угрюмо послушен. Так ведут себя автоматы. Ему предлагали идти, он шел. Подавали еду, он ел. Механически, не замечая, что ему подали.

Его осматривали врачи. Он отвечал: "Да... Нет... Очень... Не очень..."

К нему обращались специалисты-психологи. Он говорил с ними неохотно и так односложно, как и с другими, не скрывая желания, чтобы его оставили в покое.

Что говорят о нем? Смотрят или не смотрят на него сейчас миллиарды людей? Что будет с ним дальше? Все это не интересовало его. Он откровенно хотел одного - пусть ему не мешают! Пусть не мешают думать о Чайкен. Другим он сейчас быть не мог.

Губы его еще хранили теплоту ее губ. Он помнил запах ее волос, цвет глаз... Они расстались всего месяц назад!

"Надо спросить о ней, - думал он, мучительно сведя кожу на лбу. - Как ей было одной? Пусть бы потом она жила долго-долго и была счастлива. Только бы так!"