Солдатский дневник

Получил вчера открытку из дома. Наконец-то мое первое послание отсюда доползло до Москвы. Хоть теперь они знают, что я жив и близок к тому, чтобы быть здоровым.

Выписываюсь дня через два. Мама пишет, что Нинка прислала ей письмо. А мне ни строчки. Странно все это, не знаю, что и подумать. Скорей бы уехать отсюда. Отпуска после болезни мне не дают, мотивируя это тем, что я, дескать, далеко живу. Ну, да леший с ними.

Прочел я вчера свою историю болезни. Да, действительно, совсем на ладан дышал.

А какое ласковое сейчас солнышко, как громко чирикают воробьи! И зачем эта проклятая война! Ведь скоро уже май, зазеленеют леса, появятся из-под земли первые ландыши, распустится сирень, и защелкают соловьи, которых так много здесь, по-над Донцом. И в это радостное время будут каждую минуту погибать десятки и сотни людей, молодых, здоровых, сильных, оставивших дома жену, невесту, мать! Когда же кончится это побоище…

Я часто думаю, что если бы я был техническим специалистом, то работал бы над изобретением таких снарядов, которые имели бы самонаправляющий ход и без промаха попадали бы в танки и самолеты противника. Тогда бы мы быстрее разбили немцев, и война бы окончилась. Но пока у нас таких снарядов, к сожалению, нет, и конец войны отодвигается все дальше.

18.04.42.

Завтра выписываюсь. Дадут мне дней десять отпуска при части, который вряд ли мне понадобится. Значит, опять потрясусь на привычных поездах с бесконечными пересадками, комендатурами, продпунктами и прочими удовольствиями нынешнего передвижения.

Меня каждую ночь донимают сны. Раньше, до болезни, я обладал счастливой способностью засыпать, едва только голова касалась подушки, и не видеть никаких снов. Теперь вижу сны, часто тревожные. Какое-то предчувствие, что с Нинкой что-то произошло нехорошее. Когда же я смогу что-нибудь узнать, получить от нее письмо, хотя бы маленькую записку…

19.04.42.

Не выписали!

22.04.42.

Сегодня наконец выписался. Теперь опять новые пути и дороги. Переплывал Донец на лодке, около трех километров. Мне еще не приходилось плавать на лодке по лесу. Но ведь и на санях по Волге тоже раньше не ездил. Пока добрался до квартиры, семь потов сошло. За назначением нужно идти в станицу Рубежную. А там, куда Бог пошлет.

Получил здесь на почте два письма из дома. От Нинки ни полслова. Чувствую, что Нинкино отношение ко мне изменилось, что она успела забыть все, что между нами было. Чем сильнее я отгоняю от себя эту тяжелую мысль, тем настойчивей она возвращается обратно. Мама пишет, что у нее подобные же мысли о причинах Нинкиного молчания. Неужели, все это так…

Если взглянуть на небо,
Будто больным и не был.
Ласково солнце светит,
Мягко смеется ветер.
Небо глубокой синью
Голову мне закружило,
Солнце весенней силой
Сердце мое напоило.
Сегодня весна и солнце,
А завтра…
Что думать о завтра,

Зачем воровать чужое,

Себя выдавая за автора.

Лесозавод, Лисичанск

24.04.42.

Второй день нахожусь в Рубежном. Замечательный городок, маленький, аккуратный и весь в зелени. Правда, самой зелени еще нет, но сколько здесь деревьев, белой акации, тополей, кустарников. Особенно хорош так называемый городок ИТР, расположенный в парке. Он выделяется своими белыми двухэтажными домами, окруженными густым лесом молодых деревьев и кустов. Как, вероятно, хорошо и красиво было здесь до войны. Сейчас во многих местах видны следы повреждения построек, всюду требуется ремонт, но, видно, не до этого.

Вчера за день я так устал, как никогда не уставал. Добирался сюда самыми разными путями: в тамбуре товарного вагона, пешком и на двух попутных машинах. Целый день ждал тут одного майора, который должен определить мою судьбу, но так и не дождался. Сейчас сижу в парке, любуюсь прекрасным весенним утром и жду девяти часов. Потом пойду опять добиваться аудиенции.

Погода здесь совсем майская. Вчера вечер был такой теплый и приятный, что невольно располагал к наилиричнейшему настроению. Только эта тяжелая неизвестность, ожидание письма, в котором должно быть что-то неожиданное и страшное, отравляет все.

25.04.42.

Опять еду. Скоро буду, как Маяковский, измерять свое время километрами. Но в настоящий момент я, к сожалению, не еду, а сижу в Синтяновке, маленькой паршивой железнодорожной станции. Связался с одной машиной, которая идет в Ворошиловград, но она застряла здесь и, кажется, всерьез и надолго. Еду я в Ровеньки, потом в Ворошиловград, где точно назначат место службы. На всю дорогу дали кило хлеба и семьдесят грамм сахара. Хорошо, что купил в Рубежной яиц, да еще тут словчил и пообедал, а то туго бы мне пришлось. Все-таки надеюсь сегодня приехать в Ворошиловград, а там видно будет.

26.04.42.