Солдатский дневник

Сейчас замечательная ночь. Спокойно. Большая луна. Только вдруг где-то рядом застрочит автомат, и взовьется в небо ракета. Немец совсем близко, километрах в двух. Уже сегодня из нашего сарая его было хорошо видно невооруженным глазом. Настроение самое приниженное. Опять оставляем нашу родную землю. Доколе?

29.07.42.

Чудом остался жив. Вчера вечером ничтожная кучка немецких автоматчиков разгромила наш штаб. Какой-то взвод обратил в бегство целую дивизию! Вот к чему приводит наш бардак. Служебные документы все остались немцам. Моя шинель, плащ-палатка, белье — стали трофеем какого-нибудь фрица. Оставил свой портфель и в нем мою «Серую тетрадь» с моими любимыми стихами. Этого себе я никогда не прощу. Растерялся и не догадался сунуть ее в полевую сумку. Хотя это было трудно сообразить, когда над головой свистят пули, а рядом рвутся мины. Не знаю, кому из наших удалось спастись. Я выбрался вместе с начальником шифровального отдела, проделав за ночь блиц-драп километров в двадцать пять. А начальство наше при первых же выстрелах смылось на своих легковых автомашинах, бросив свой штаб на произвол судьбы. Охрана наша, наши автоматчики драпанули первыми. Мы вдвоем последними выбрались из села…

Сейчас находимся уже в Краснодарском крае. Казачьи станицы богаты и обильны. Большие фруктовые сады, усыпанные яблоками, сливами, абрикосами. Наелся я всего этого до того, что живот разболелся.

31.07.42.

Все мое имущество пропало: наша машина, на которой был мой чемодан, внезапно испортилась и осталась у немцев. Теперь у меня нет даже пары белья, чтобы переодеться. Ну, да леший с ним, с этим бельем. Вот только «Серую тетрадь» и фотокарточки я себе не могу простить.

2.08.42.

Опять попали в весьма серьезное положение. Немцы выбили нас из одного села. Драпали под пулями и минами. Вместе с нашими разведчиками держал оборону. Уже не думал, что останусь жив. Немцы обошли нас с тыла и могли всех перестрелять, как гусей. Забрался я в какую-то яму, напоминающую по своему аромату помойную, а недалеко разрывались снаряды. Били по нам прямой наводкой. Нервы до такой степени перенапряглись, что как только попал в нашу дивизионную машину, буквально потерял сознание. Какая-то сволочь воспользовалась этим и украла у меня пилотку. Так что теперь я остался совсем без всего.

Читали нам новый приказ Сталина: «Ни шагу назад!» Приказ хороший, только к нему надо добавить сотню самолетов и хотя бы одну сотню танков на каждую нашу дивизию. А без этого дополнения любой приказ останется на бумаге.

До чего я устал от войны! Хотя бы один день прожить мирной жизнью, сходить в баню, поспать в чистой мягкой постели с простынями, почитать вечером хорошую книгу или сходить в театр, на концерт.

Получил письма из дома от 3 июля. Видимо, многие письма, которые я должен был получить, пропали.

3.08.42.

Опять отходим. Когда же мы сможем смыть с себя этот позор! Скоро наша дивизия перестанет существовать, ведь у нас в полках осталось по 40–50 человек. А у немцев в ротах еще по 90–100 человек.

Сегодня опять драпали под огнем, теперь это уже кажется обычным. Сюда бы пару наших свежих дивизий при поддержке авиации и танков, и фрицев можно было бы гнать до самого Дона.

5 или 6.08.42.

Уже потерял счет дням. Каждые сутки отходим на 30–40 километров. Станицы, хутора, совхозы мелькают как в калейдоскопе. А какое кругом изобилие! Сколько абрикосов, яблок, вишни, молока, меда! Можно просто купаться во всем этом. И все оставляем немцу. Я каждый день поглощаю бесчисленное количество фруктов, даже желудок расстроился. Жаль, что он у меня имеет такие ограниченные возможности.

А душа вся просто извелась, как тяжело оставлять родную землю. Когда же придет этому конец, когда же наступит час расплаты!

Сейчас сижу, прислонясь к копне сена, в маленьком хуторе. Хуторок весь в зелени, чистенький, как игрушка. И люди такие приветливые. Вечереет. Скоро станет темно, и мы опять тронемся в путь. Боже мой, как надоели эти путешествия! Хоть бы пару дней побыть на одном месте, отдохнуть, помыться, постирать белье. Моя нижняя рубашка по чистоте своей не отличается от портянок, которые, пожалуй, даже почище.

Как я огрубел, душа постепенно превращается в какую-то дубовую деревяшку. Неужели я был когда-то способен на большую нежность, мог любить кого-то? Не верится. Но нельзя с этим смириться. Я должен иметь право в любую минуту сказать о себе:

Я много уже исходил дорог,
Но чувства свои сберег,
Ни грохот снарядов, ни близость огня —
Ничто не изменит меня.

7.08.42.

Переправились через Кубань. Здесь хоть порядок был на переправе, да и немецкой авиации не было. Жара стоит страшная. И пыль кругом густая-густая — в двух метрах ничего не видно, тем более если едешь за какой-нибудь машиной. Последние сутки с машины я не слезаю, все время едем. Вот и сейчас скоро опять тронемся. Нас переводят в резерв. Но что остается за нами? Неужели и Кубань отдадим немцам?