Солдатский дневник

Сейчас будем переселяться из нашего мало-мальски приличного общежития в какое-то отверстие — без кроватей и матрацев! Опять вшей кормить будем. Странные вещи творятся в нашем вселенском бардаке: в Москве студентов выбрасывали из общежитий, чтобы разместить военных, а здесь выбрасывают слушателей военных курсов, которые через пару месяцев пойдут на фронт, чтобы вселить студентов. Таковы порядки. Нашего бы генерала заставить недельку поваляться на холодном полу в комнате, где через щели в потолке видно небо, тогда, может быть, он подумал бы и о нас.

Очень хочется сладкого. За стакан чая с горячим пирожком с вареньем отдал бы что угодно. Да, когда-то мне посчастливится снова пить чай с пирожками…

6.11.41.

Переехали, холод собачий. О простынях придется пока забыть до лучших времен. Говорят, что скоро нас переведут в более человеческие условия, хотя на это нельзя надеяться.

Когда сюда перебрались, я сел на голую кровать, поежился от холода, потом достал кусочек шоколада и съел с хлебом. Сразу стало легче. Вот только вшей боюсь. А при таких условиях, когда нельзя раздеться, им полный разгул.

Болезненно хочется сладкого. Я теперь не представляю, что было такое время, когда я ел мороженое, мед, варенье, пил какао и сладкий чай. Но я верю, что это не навсегда исчезло. Вообще-то, если подумать, то все это пустяки в общем комплексе жизни. Но все-таки, все-таки…

Теперь уже ходим в военной форме. Поем песню, которую сочинил один наш курсант Има Левин:

Шагает наш молодчик,
Военный переводчик,
И он, и он
Совсем не обучен…

Как только ложусь спать, думаю о Москве, о Нинке. Но сегодня нужно будет думать о том, чтобы не замерзнуть, ибо холод у нас такой, что даже в шинели долго не просидишь. Ну, да ничего, как-нибудь переживем.

8.11.41.

Праздники. Прошли они так: вчера встали мы в четыре тридцать утра и отправились на нефтепромысел. Целый день рыли траншеи для нефтетруб. Погода была ужасная, пронизывающий ветер со снегом. Потом было праздничное угощение: картошка, селедка, белый хлеб и, самое главное, — сладкий чай. Я выпил больше шести стаканов. Удивляюсь, как в меня все это влезло. Правда, организовано все это было по-нашенски: за четырехместным столом было поставлено десять порций праздничного угощения. Наши ребята, стоя, жадно набивали рты картошкой, рвали руками селедку и, захлебываясь, пили чай. Среди них был, как говорится, и автор этих строк.

Вечером в ожидании переправы около трех часов стояли на берегу Волги. Шел снег и дул резкий ветер. Постояв, отправились обратно в столовую, где нам предложили переночевать. Я ухитрился устроиться в бараке и даже спал на кровати. С вечера было тепло, но к утру я здорово промерз.

Кажется, я никогда не мерз так, как вчера и сегодня. Если не заболею, сочту за чудо. Вчера получил огромный подарок: телеграмму из дома от 5 ноября. Все здоровы, все в порядке. Только от Нины ничего.

9.11.41.

Сегодня прочел доклад Сталина. Скорей бы наступил этот «переломный момент». А то немцы уже под Симферополем. Сволочи-немцы разбомбили Большой театр и университет! Как обидно, черт побери! Что вообще в Москве теперь делается, хотя бы на денек там оказаться! Когда я снова, Москва, тебя увижу, пройду по своим любимым переулкам, по набережной, по Красной площади, когда я снова увижу улицу Горького, побываю в Художественном театре. О, сто дьяволов и одна ведьма! Как гнусно сейчас сидеть здесь, в этом паскудном отверстии!

Что-то у меня с ногой, распухла и воспалилась, может быть, от холода, говорят, бывает. Сейчас перебрался в местный парткабинет. Здесь тепло и уютно. По радио звучит музыка — Шопен. Давно я не слышал музыки. А за окном ревет ветер, грохочет по крыше оторванный лист железа, бьет в окна мокрый с дождем снег. Хорошо бы у нас в общежитии опять протопили печку, а то сидеть там в шинели и щелкать зубами от холода не очень приятно…

Сегодня ночью мне приснился Юрка, мой двоюродный брат: худой-худой, маленький какой-то. (Слова проклятий тем, кто, сломал ему жизнь, позднее были вычеркнуты мною из текста.)

13.11.41.

Война докатилась и до нашего отверстия: с сегодняшнего вечера вводится затемнение. И так заниматься было неуютно, а теперь еще хуже будет. Ну, да как-нибудь перекурим. Нога моя, которая уже больше недели гноилась и опухала, вроде стала получше. Это наш военфельдшер меня исцелила. Симпатичная женщина, не то что санаторные врачи.

16.11.41.

Сегодня первый выходной, когда нас никто не теребил. Немножко отдохнул. Ходят слухи, что пришла почта. Скорей бы хоть одно письмо из Москвы от мамы, от Нины…

Вечером устроили мы пиршество: вареная картошка в мундире. Замечательная вещь! Хотим на днях сварить пшенную молочную кашу с тыквой. Очень хочется каши. Тут в столовой несколько раз давали кашу, но мне не доставалось.

17.11.41.