Вода раскалывается о камни, грохочет, разлетается пеной, брызгами. Прозрачные космы закручиваются, свистят, и медленно-медленно под напором воды сползают камни, подталкивают друг друга скользкими плечами и с внезапным рёвом поворачиваются лениво и грозно набок.
Осторожно спускается Кошкин, прячется за кустами с красными ягодами, за валунами, припорошёнными снегом.
За звоном воды, за каменным гулом не слышно шага, треска колючего сучка под ногой. И не слышно, как орёт в небе ворон, а только разевает рот, пролетая за гору.
Алый медленно ведёт, извивается напряжённо, как живая пружина. Он весь наполнен запахом врага, он видит его.
Тот уже у самого ручья. Остановился, думает, где ручей перейти.
Алый сжался в комок.
Вот Кошкин отпустит его.
Вот отпустил…
Алый расстелился по земле — и прыгнул, будто взмахнул всем телом. Остановился, застыл в воздухе на секунду — и рухнул на врага. Ударил его в спину. Рванул.
Тот упал, но вывернул назад руку и выстрелил в Алого — раз, другой, третий.
Алый вырвал пистолет, и металл будто треснул в его зубах, как чёрная кость.
Кошкин ударил врага, скрутил ему руки…
Зелёные дуги сшибаются в ручье, захлёстывают друг друга, звон выбивают и пену.
Кошкин глянул на Алого и схватился за голову. Без движения лежал Алый на снегу.
Кошкин поднял его, и тепло-тепло стало его рукам, будто он опустил их внутрь абрикоса, нагретого солнцем.
Тепло струилось между пальцев, утекало, лилось в снег. Руки его стали алыми.
Алый был жив, когда Кошкин принёс его на заставу. Пули не задержались в его теле — вылетели вон.
Алый тяжело дышал, и глаза его то просветлялись, то становились мутными. Кошкин глядел в них и не знал, видит ли его Алый.
Но Алый видел Кошкина и понимал, что это Кошкин — мужик хороший.
— Умрёт он, — сказал фельдшер.
Но Кошкин не поверил. Он сидел рядом с Алым и гладил его по голове. Он рассказывал Алому, что скоро получит из дому посылку. А там, в этой посылке, чего только не будет: и колбаса, и сало, и коржики.
— То-то пожуём, — говорил Кошкин.
Алому было приятно слушать голос Кошкина. Но только над головой его поплыли длинные мягкие птицы, закружили её, заворожили. Голова его стала такая тяжёлая, что он не смог её больше держать и уронил на передние лапы.
«Жалко мне тебя, Кошкин…» — подумал было Алый, но не сумел додумать, почему он жалеет Кошкина. Алый вздрогнул два раза и умер.
А Кошкин никак не мог понять, что Алый умер. Он гладил его и говорил:
— И колбаса там будет, и сало, и коржики…
СОЛДАТСКИЙ СЕКРЕТ
Честно говоря, я первый раз по-настоящему понял, что мне на самом деле предстоит с парашютом прыгать, только когда уже на аэродром в полной десантной форме прибыл. Комбинезон, шлем, основной парашют — сзади, за спиной, запасной — спереди, всё как положено. Раньше, пока мы тренировались, пока всякие хитрые упражнения делали, я всё как-то думал: ещё далеко, ещё не скоро дело до прыжка дойдёт.
А тут прибыли мы на аэродром, и не успел я оглянуться, команда раздаётся:
— По самолётам!
Маленький Ан-2 уже ждал нас. Сейчас мы заберёмся в самолёт, взмоет он в воздух и…
Шутка ли сказать — с тысячи метров вниз лететь! Как подумал я об этом, так чувствую: мурашки по спине побежали.
Посмотрел на солдат, на товарищей своих, а им хоть бы что! Забираются один за другим в самолёт как ни в чём не бывало. И Смирнов из Ленинграда, и Нурпеисов из Алма-Аты, и Синицын из деревни Малые Гребешки. А мой земляк Вася Васильев — так тот даже улыбается.
«Неужели, — думаю, — я один такой нервный?»
И стыдно мне, изо всех сил стараюсь вида не показать, что боюсь.
Забрались мы в самолёт, сели. Загудел мотор, взлетел наш Ан-2 — и в воздух.
Посмотрел я в иллюминатор, а земля всё дальше и дальше вниз уплывает. Дорога там внизу как ленточка вьётся, трактор бежит совсем маленький, словно игрушечный. И так в эту минуту позавидовал я трактористу — словами не рассказать! Хорошо ему — никуда прыгать не надо!
Нет, видно, не получится из меня десантник.
Глянул я на товарищей своих, а они сидят себе спокойненько. И Смирнов из Ленинграда спокоен, и Нурпеисов из Алма-Аты, и Синицын из деревни Малые Гребешки. А мой земляк Вася Васильев — так тот даже глаза прикрыл, дремлет. Будто прыгать с парашютом для него самое привычное дело.
Я тоже глаза прикрыл и думаю:
«Выходит, им совсем не страшно, а мне страшно? Секрет они какой знают, что ли?»
А тут подают команду:
— Приготовиться!
И все солдаты встают по этой команде. И Смирнов из Ленинграда, и Нурпеисов из Алма-Аты, и Синицын из деревни Малые Гребешки. А мой земляк Вася Васильев — так тот даже потягивается слегка, словно и правда хорошо выспался.
И я встаю вместе со всеми.
Ветер врывается в самолёт. Дверь уже приоткрыта, и наш командир, выпускающий, стоит возле двери:
— Пошёл!
Дверь распахивается во всю ширь.
Воздушные вихри клубятся снаружи.
Всего несколько шагов отделяют меня от этой распахнутой двери. И сразу слабеют ноги, и противный холодок пробегает в животе. Нет, никогда мне не сделать эти несколько шагов!
— Пошёл!
И уже прыгнул Смирнов из Ленинграда!
И Нурпеисов из Алма-Аты!