Солдаты

Лодка подходила уже к скале, смутно выраставшей перед глазами разведчиков. Наступили минуты, когда нужно было проплыть еще десятка полтора метров, чтобы луч прожектора не смог уже достать лодку. В этом было единственное спасение по крайней мере от гибели на воде. Под скалой же, за огромными валунами, можно было укрыться и еще продержаться некоторое время, а может быть, и до подхода помощи с левого берега.

Немцы, по всей вероятности, догадывались о намерении разведчиков и усилили обстрел. Пулеметные очереди вновь хлестали вдоль и поперек, вправо и влево, будто кто-то огромный стоял на скале и сек по воде длинным бичом. Где-то наверху со страшным грохотом рвались снаряды. Шахаев давно уже слышал этот грохот, но только сейчас понял, что это рвутся снаряды наших батарей, прикрывающих десант.

Ранило сапера. На его место быстро сел азербайджанец Али Каримов, рыбак с Каспийского моря. Он греб уверенно, не спуская глаз с Шахаева.

Когда лодка, ускользнув от прожектора и от неприятельских пуль, глухо ткнулась о берег, Шахаев почувствовал, что настало время отдать последнюю команду, а с ней — и последние силы. Выбравшись первым из лодки, он крикнул:

— За мной, товарищи!.. Вперед!.. — и с удовлетворением отметил, что произнес эти слова достаточно твердо и уверенно.

Голос его, ударившись о скалу, звонко повторился многоустым эхом над широкой и черной рекой.

— Где остальные? — тихо спросил он, трудно дыша. — Как Узрин?.. Где они?..

— Все тут, товарищ старший сержант. Рядом, за камнями. Узрин тоже. А Панюшкин в лодке остался… Как вы себя чувствуете?.. Вам лежать нада, тихо нада…

— Ничего, ничего…

Сверху сразу ударило несколько немецких пулеметов. Заговорили вражеские автоматчики. Ракеты рассыпались в воздухе, падали в воду, шипели, как на сковородке. Пуля, ударяясь о камень, высекала ярко-красную искру, точно большим кресалом.

3

Добралась наконец до правого берега и основная группа разведчиков, поддержанная пехотинцами и артиллеристами. Их потери были невелики. Одного солдата убило, троих тяжело ранило. Двоих разведчиков слегка задели осколки. Наташа тут же, на берегу, их перевязала. Легко ранило и Гунько, — вражеская пуля коснулась его правой руки, — но он никому об этом не сказал и наскоро завязал руку носовым платком.

Берег тут был отлогий и песчаный. Только в километре от главного русла реки, за селом, начинался крутой подъем, изрезанный поперечными оврагами, многие из которых заросли колючим кустарником. Туда, на гору, вбежало десятка два домиков, чуть видневшихся сейчас на горизонте. Основные силы немцев, по всей вероятности, находились на той горе. Бойцы сравнительно легко сбили боевое охранение врага и стали осторожно продвигаться вперед. Вскоре достигли восточной окраины села. Здесь Марченко остановил Забарова.

— Тут будет мой КП, — решил он. — Радиста оставь со мной. С тобой буду разговаривать через связных. Впрочем, можно протянуть и нитку. Но связными надежней.

— Почему? — удивился Забаров.

— Как только войдете в Бородаевку, немедленно сообщи, — не отвечая на вопрос, продолжал Марченко. — Голубева пусть тоже останется, — добавил он. Но из темноты раздался голос Наташи:

— Там будут раненые, товарищ лейтенант, я пойду с разведчиками.

— Ладно, идите. Осторожней только…

— Спасибо, товарищ лейтенант, — неожиданно и, пожалуй, некстати поблагодарила Наташа.

Марченко показалось, что девушка даже с нежностью посмотрела на него из темноты. Он расценил эту нежность по-своему и вздохнул свободно и легко.

Рядом с лейтенантом находился Камушкин. Комсорг возился с рацией. После гибели Акима обязанности радиста были возложены на Камушкина. Принимал он эту работу, надо сказать, неохотно, отпирался, но ничто не помогло.

— В армии так, — пресерьезно напутствовал его Сенька, считавший себя большим военным авторитетом, — что прикажут, то, брат, и делай. Приказали радистом быть — ну и помалкивай. Прикажут завтра дивизией командовать — и будешь командовать как миленький.

— Ох и брехать же ты, Семен, здоров! — удивился неутомимому Сенькиному вранью Камушкин. — Кто тебя только и научил? Нехорошо это.

— Ну, знаешь, мое вранье особого рода. Без него вы бы с тоски подохли. Ты говори спасибо мне за то, что развлекаю вас.

— Что ж, может, в этом и есть правда, Семен, — согласился Камушкин, убедившись еще раз, что препираться с Сенькой совершенно невозможно.

— Конечно. Та самая сермяжная правда, Вася. Иди, иди в радисты, чудак. Аким тебе завещал рацию. Если, говорит, со мной что случится, то «Сокола» моего Васе Камушкину передайте. Так и сказал. Я сам слышал.

Камушкин, конечно, понимал, что Сенька и на этот раз приврал, но спорить не стал: в конце концов, не все ли равно, говорил так Аким или нет, — важно, что радиостанция осиротела и кто-то должен ведь на ней работать…

Оставаясь сейчас с командиром роты, Камушкин наскоро наказывал Ванину:

— Ты, Семен, за комсорга там будь. Я на тебя надеюсь.

— Не подведу! — прошептал Сенька.