Солдаты

хотел обижать красноармейца, он внимательно его слушал, но в конце концов

все же не вытерпел и перебил:

-- Рассказываешь ты, Каримыч, горячо, но неразборчиво, как гусь. Лучше

потом. И сам вижу, что туго вам пришлось. Но и нам досталось. Многих ребят

уже нет, Каримыч,-- с несвойственной ему печалью повествовал Bанин,

капитана-то Крупицына... убили. Нет больше его...

Каримов выслушал эту весть с обидной для Сеньки апатией. На глазах Али

за одну ночь умерли трое, и вот умирает четвертый. Ощущение горя как-то

притупилось в нем. Осталось, однако, желание кому-то поскорее помочь,

кого-то выручить, чтоб не было хоть в этот день еще одной смерти. Али

забеспокоился.

-- Старший сержант в медсанбат нада... операция нада. Скоро нада...

умрит он...

Последние слова Каримова вывели Сеньку из минутного оцепенения.

-- Кто "умрит"?! Что зря бормочешь! -- и, подбeжав к Шахаеву, Ванин

стал помогать Наташе перебинтовывать его.

-- Лодку ищите, в медсанбат его быстро...-- взволнованно сказала

девушка.

Ванин и Каримов убежали к реке.

Перебинтовав Шахаева, Наташа присела рядом с ним на небольшом круглом

камне. Руки девушки перебирали теперь уже совсем белые волосы парторга.

Шахаев негромко стонал, порой начинал о чем-то часто и страстно говорить на

своем родном языке. В такие минуты большие потрескавшиеся губы его

раскрывались -- Шахаев улыбался. Иногда он называл имена знакомых Наташе

ребят. Затем вдруг начинал говорить по-русски. При этом раза два он невнятно

произнес и ее имя. И оба раза девушка испуганно вздрагивала, тихо и

осторожно снимала со своих колен его большую голову. А когда он умолкал,

Наташа опять поднимала его к себе на колени и, низко склонившись над ним,

дышала ему прямо в лицо, словно хотела своим дыханием удержать медленно

уходившую от него жизнь. Изредка он открывал глаза. Черные и безумные, они

были очень страшны, смотрели на нее дико и бессмысленно. Наташа скорее

закрывала их своими руками. Она сильно обрадовалась, когда увидела на берегу

Сеньку и Каримова. Те подвели откуда-то небольшую лодку.

Часом позже Шахаев уже лежал на операционном столе в медсанбате,

который, по странному стечению обстоятельств, находился как раз в том саду,

откуда уходили за Днепр разведчики. Тут еще стояла хозяйственная часть

разведроты во главе с Пинчуком.

В тот же день Пинчук, Кузьмич, Михаил Лачуга, Сенька и Наташа

переправились на правый берег. Днепр уже там и сям бороздили, не обращая

никакого внимания на непрерывные бомбежки, огромные паромы. Они перевозили

тяжелую артиллерию, машины с боеприпасами, танки и "катюши". Маленькие

бесстрашные катера, сердито урча и разгоняя от себя водяные валы, быстро

влекли за собой по два, а то и по три парома. Танки-"тридцатьчетверки", едва

съехав с парома, на полной скорости мчались к селу, чтобы скорее укрыться от

вражеских бомбардировщиков и снарядов. Над Днепром, высоко-высоко, стаями

вились патрулирующие краснозвездные истребители; за Днепр, в сторону

Бородаевских хуторов, за которые все еще шел бой, низко проносились

эскадрильи штурмовиков. То и дело вспыхивали воздушные схватки.

Кузьмичу удалось устроить своих лошадей вместе с повозкой на пароме,

которым руководили знакомые саперы. Трофейных же, "Сенькиных", битюгов

пришлось перегонять вплавь. Лачуга, в распоряжение которого поступила эта

"иностранная" скотина, держал битюгов в поводу и, стоя на пароме,

прикрикивал на них, позывно посвистывая, подбадривал. Животные испуганно

раздували красные ноздри, с тяжким стоном плыли вслед за паромом.

В Бородаевке разведчиков встретили майор Васильев и лейтенант Марченко.

Они указали Пинчуку место, где надо было остановиться, а сами направились на

НП генерала. Местом, на котором Пинчук должен был расположить свое

хозяйство, являлась глубокая балка, откуда прошлой ночью переправившиеся

полки выбили немцев. На дне балки в беспорядке стояли черные крытые брички,

валялись кучи противогазов, рыжие солдатские ранцы, ящики с маленькими

зенитными снарядами, пустые железные лотки из-под мин и множество зеленых

противоипритных накидок. Стояла даже походная кухня, наполненная прокисшей и

омерзительно пахнущей пищей. Под кухней, между больших колес, валялся немец

в колпаке, забрызганном бурой кровью.

Пинчук и Лачуга с отвращением оттащили в сторону труп немецкого повара,

а потом выкатили на простор кухню и толкнули ее под откос; повозка с

грохотом понеслась вниз, к обрыву, расплескивая по пути вонючую жидкость.

-- Ось им так... Всих в тартарары, яки до нас с оружием...

Пинчук злыми глазами проводил кухню, выругался и сплюнул.

-- Вы что, товарищ Пинчук? -- испугался Лачуга, он никогда еще не видел

Пинчука таким злым.

Старшина не ответил.

Очистив балку от разной дряни, они начали готовить обед.

В это время на горе, за селом, рыдала медь оркестра. Там хоронили

капитана Крупицына. Сенька быстро направился туда. Но он опоздал. Ему