Солдаты далеких гор

— Теперь это все вспоминается, — тихо заговорила девушка, — как детский, давно забытый сон. Все как будто из другой, чужой жизни. Все было как будто не с нами. Знаете, как в детской сказке, которую рассказывали наши бабушки. Пришел злой черный богатырь и разрубил все черным мечом. Вот и у нас так. Черный след от меча, который рассек все на две части. И та часть осталась в другом мире, в светлом детстве, в мечтах, в стремлениях.

— Да, я чувствую, что в вашей душе, в вашем сердце этот черный след глубоко отпечатался, — покачал Сосновский головой. — Вы вот и меня чуть не расстреляли.

— А потому, что я никому не верю, потому что черные силы крутятся вокруг маршала. А он сражается, как будто один, все тянет на своих плечах. Вы знаете, сколько покушений на него было, сколько всяких диверсий, сколько заслано было убийц? Никому нельзя верить! У немцев есть одна дивизия, она сплошь собрана из мерзавцев, предателей! И все говорят по-русски, все русские, а копнешь поглубже, там одна гниль. Сколько мы их уже расстреляли…

— «Бранденбург»! — кивнул Сосновский. — Да, я знаю про эту диверсионную часть. Они еще двадцать второго июня сорок первого года отличились. В самом начале войны убивали в спину, рвали провода связи, жгли людей.

Лиза молчала, глядя куда-то в темноту подвала. И Сосновский видел, сколько боли было в глазах девушки. Боли и решимости. Он протянул руку и накрыл своей ладонью ее пальцы. Но Лиза, казалось, этого даже не заметила. Она снова заговорила. Медленно, как будто с трудом вытягивала из памяти одну картину воспоминаний за другой.

— Еще до войны, когда Виктор Андреевич был послом в Югославии, я упросила Машу, чтобы она поговорила с отцом. Я тогда училась на предпоследнем курсе, и мне нужно было стажироваться как журналисту-международнику. Мне было не важно, кем, хоть поваром, хоть официанткой в посольстве, хоть уборщицей. Главное, чтобы я могла делать репортажи, писать статьи, аналитикой заниматься. У меня было много энергии и желания, я бы все успевала делать.

— И Виктор Андреевич согласился?

— Да. Удивительно, но он, наверное, верил в меня как в будущего журналиста. Я приехала с кем-то из сотрудников в дипломатическом вагоне. Это было сделано не специально, просто так было проще и быстрее. И я стала работать, а свои репортажи отправляла с диппочтой. Мою работу оценили, и мне даже обещали работу в одном издании с перспективой потом перевода в штат ТАСС.

— А потом?

— А потом началась война…

Лиза закрыла лицо руками. Сосновскому показалось, что девушка сейчас расплачется, но Лиза потерла ладонями щеки, глаза, и когда она оторвала руки от своего лица, он увидел, что в нем не горе, а решимость и готовность бороться.

— Знаете, помог случай, — с шумом выдохнула девушка. — В общем-то, нелепый случай, который перевернул всю мою жизнь. Это было как-то зимой, когда мы с Машей катались на коньках на территории посольства. Она тогда приехала на неделю к отцу. Там готовился торжественный прием, и он хотел, чтобы Маша на нем присутствовала. Хотел вывести ее в свет, представить некоторым видным деятелям. Маша готовилась к работе во Внешторге. Она упала на катке и угодила лицом в сугроб, а там ледышки. Маша ободрала скулу, висок, и у нее заплыл глаз. Ужасно! И никакими кремами и пудрой этого не замаскируешь. Тем более глаз. Как тогда Виктор Андреевич рассердился на нас! Накричал и ушел, хлопнув дверью. Я его таким никогда не видела. А потом вечером, уже перед сном, он пришел в нашу комнату, посмеялся над Машей, извинился, что не сдержался. И сказал мне, что я Машку разрисовала таким образом, теперь мне за нее и отдуваться придется. Он сказал, что нельзя без дочери. И что я буду вместо нее. А через год никто не вспомнит, кто именно стоял с ним рядом на приеме. Никто из местной и международной прессы Машу в лицо не знал. Да и мы с ней были немного похожи. Только цвет волос разный.

— Ваши волосы покрасили, и вы стояли рядом с Плотниковым, — продолжил Сосновский. — И именно это фото и попало к журналистам, а потом и еще кое-кому. Так? Но почему вы остались в Югославии, что стряслось?

— Война, эвакуация. Начались беспорядки, где-то взрывали, где-то горело. На посольство пытались напасть. А Югославия почти сразу вступила в войну против Германии. Во время беспорядков меня сбили с ног, я чуть не попала под колеса. Полиция и солдаты затолкали сотрудников посольства в машины и вывезли. Потом, наверное, поездом всех отправили. Отец Маши меня, наверное, пытался найти по своим каналам, только откуда ему было знать, что я без сознания валяюсь в доме какой-то женщины-кухарки. Она меня выходила, я смогла ходить, когда в стране уже были фашисты. Правда, большую часть страны контролировали повстанцы. А потом кто-то узнал во мне дочь советского посла, и об этом доложили Иосипу Брозу. И он взял меня под свою защиту, опекал и много раз хотел помочь перебраться на Родину.

— А вы?