Солдаты далекой империи

Я слышал одновременно крики иллюзорных чаек и реальный дребезг обшивки летающей машины. Я слышал, как воет ветер за бортом. Затем раздался чей-то голос: неприятный, фальшивый, пафосный — голос человека, находящегося на грани истерики. С удивлением обнаружил, что этот голос принадлежит мне.

— Команда! Раскачать корабль!

Засияли белки глаз. Моряки глядели на меня как на полоумного. Мы все ощущали, что плоская «камбала» и без того едва слушается руля, что каждую секунду летающая машина ведет неравную борьбу с воздушными потоками. А если ее начать раскачивать…

Гаврила поднялся на ноги. Выставил в стороны длинные руки, пытаясь сохранить равновесие на шаткой плоскости. Через миг раздался грохот его шагов. Летун ощутимо содрогнулся.

На беду «камбале», в грузовом трюме можно было разогнаться. Левый и правый борт отделяли друг от друга целых восемь шагов. Ровно восемь — вскоре мы убедились в этом эмпирически.

— Поднимайтесь, медузы сопливые! — приказал Гаврила матросам. — Вы слышали господина доктора! И вы тоже, ваше благородие. — Он с вызовом поглядел на Северского. — Вставайте и делайте то, что сказал доктор…

Северский захохотал; избитому артиллеристу было тяжело подняться, и Гаврила подал ему руку. Встал отец Савватий, священника мучила икота, жизни в нем было не больше, чем в святых мощах, тем не менее он не пожелал оставаться в стороне. Оказался на ногах и я, правда, каким образом — решительно не помню. Мы сгрудились у правого борта, поддерживая друг друга.

— Считаю до трех, — прошелестел опухшими губами Северский. — Качать — так качать. Поднажмем, вояки! Один, два…

Три!

Мы бросились к левому борту. Врезались ладонями в грязную обшивку — та отозвалась обиженным гулом. Разом развернулись… В пылу сумасшедшей затеи мы не ощутили, как накренился летун. Но назад к правому борту перебежать уже не смогли: пол ушел из-под ног. Раздались крики, матерная ругань, мы повалились на спины — неповоротливые, словно мешки с картошкой.

— Крен — девяносто градусов! — объявил Гаврила, отталкивая навалившихся на него матросов. — Выходит! Пошла Марфа за Якова!

«Камбала» предприняла попытку выровняться. При этом мы перекатились по полу, подобно незакрепленному балласту. Я нечаянно ударил кого-то ногой, отец Савватий стукнул локтем меня.

Дьявольская карусель набирала обороты: летающая машина перевернулась вверх дном и нырнула к земле.

Глаза застелило кровавой пеленой. Нас смяло в одну вопящую, дергающую конечностями кучу. Послышался треск костей, кто-то захрипел, задыхаясь, кто-то воззвал к Богу…

Удар!

Корпус летуна лопнул: металл разорвало будто бумагу, через пробоины внутрь «камбалы» хлынул красный песок. Но летающая машина продолжала двигаться. Теперь она скользила над пустошью, подобно плоскому камню, отскакивающему от морской глади и бьющемуся о поверхность вновь. Во все стороны брызнули обломки, пробоины выстрелили языками пламени.

Кого-то из моряков рассекло на части лентами металла, кого-то выбросило через пробоину и размазало по земле ударом чудовищной силы. Стены трюма мяло, сворачивало и раздирало на части… То же самое происходило и с нами. Словно картечь свистели мелкие осколки, насыщенный ядовитым чадом воздух раскалился: казалось, вот-вот, и наши тела вспыхнут, точно дрова в топке парового котла.

Не было сил ни кричать, ни молчать. Любое обдуманное действие, даже самое простое (например, закрыть голову руками), оказалось за гранью возможностей. Я ждал, что всеобщая гибель грядет с секунды на секунду. Но каждый миг тянулся долго, нехотя сменяясь следующим, таким же тягостным, и так далее, и так далее… А смерть не торопилась.

Наконец тряска и грохот иссякли. Прекратились в одно мгновение — будто оркестровая симфония, повинуясь движению дирижерской палочки. «Камбала», прорыв за собой многофутовую колею, застыла посреди каменистой пустоши. Щелкал раскаленный металл, изуродованный корпус исторгал из пробоин клубы черного дыма.

Гаврила пришел в себя первым… Как это ему удалось? Мужик — из крупповской стали, не иначе!

— Уходим, сукины дети! Подъем, милые!

Он навалился на лист обшивки, который соскользнул со своего места и перекрыл брешь в корпусе, со стоном отогнул его в сторону.

Ноги не слушались. Я сделал один неловкий шаг, другой, а затем упал. Угодил руками в лужу чьей-то теплой крови. Поднял глаза и сквозь дым, сквозь слезы посмотрел на светлый прямоугольник, за которым находилось спасение. Сжал зубы и рванулся вперед. На четвереньках, как скотина. Сжигая остатки сил в мышечном апокалипсисе.

— Скорее! Скорее, убью!

Гаврила схватил меня за локоть и швырнул к овражку, змеившемуся в десяти шагах от места крушения «камбалы». Напрасно он это сделал: я тут же рухнул на землю, отчетливо понимая, что никакая сила на планете больше не заставит меня подняться. А боцман таким же макаром подхватил какого-то матроса и отправил его следом. Матрос точь-в-точь повторил мой маневр и скрючился на песке, лишившись чувств.