Солдаты далекой империи

Северский сидел вполоборота у фортепьяно и здоровой рукой время от времени тихонько извлекал из инструмента высокие ноты. Гаврила пристроился на краешке стула — в офицерской кают-компании боцман явно чувствовал себя не в своей тарелке. Он битый час мял пальцами потемневшую папиросу и никак не решался закурить. Что ж, теперь он у нас представлен к офицерскому званию. Привыкай, кондуктор! Возьми кортик, если острая сталь поможет тебе чувствовать себя вольготней. Офицеров нынче по пальцам одной руки пересчитать можно, а кортиков осталась куча. Выбирай любой…

Лаптев тоже оказался в плену условностей. Он никак не мог заставить себя присесть, переминался с ноги на ногу, опираясь татуированными кулаками в стол, и хлопал глазами, словно девица на выданье. Эх, слишком уж широка и глубока на русском флоте пропасть между офицерами и нижними чинами. Как бы не поплатились за это наши бородатые флотоводцы в будущем.

— Так точно, — подтвердил гальванер. — В верстах пятидесяти с небольшим. Местность там другая, пустошь отступает. Начинаются холмы и лесок. Потом русло Стикса перехлестывается с каналом, и в том месте, стало быть, глубоко…

— Что — глубоко? — переспросил Купелин. — Каньон?

— Так точно, каньон. А в этом каньоне — вода. Цельное озеро. У воды я видел три лагеря. Два — чужепланетников, один — человечий. Но люди там не наши.

— Не наши? — разочарованно протянул Северский. — Опять какое-нибудь отребье с княжескими замашками или откормившиеся человечиной выродки?

Лаптев вовсе разволновался. Прочистил горло, почесал затылок.

— Никак нет, — возразил он. — Похоже, что иностранцы. Похоже, французы.

— Французы! — с присвистом повторил Северский. — Вот кому к жареным лягушкам не привыкать! А откуда ты взял, любезный, что они не лакомятся друг другом, как… как те?

В кают-компанию вошла Галина. Она светилась с головы до ног: лучились фиалковые глаза, розовела отмытая до прозрачности кожа, сверкали медные пуговицы на наброшенном на хрупкие плечи френче. Галя, едва заметно прихрамывая, несла на княжеском серебряном подносе стаканы с чаем в подстаканниках из потемневшей бронзы и пузатый, наверняка тяжелый чайник. В этом несуразном образе эмансипированной горничной она была по-своему привлекательна. Поэтому мы сразу как-то заерзали, захмыкали и стали перебрасываться многозначительными взглядами. Галина, улыбаясь несколько не соответствующей образу детской улыбкой, разгрузила поднос и удалилась. Френч с медными пуговицами, кстати сказать, был моим. Равно как и брюки из коричневого сукна с сильно подкатанными штанинами. А легкие парусиновые туфли ей, кажется, выдал Мошонкин из корабельных запасов.

— Жаль, карты нет… — Купелин вернулся к вопросу, из-за которого мы, собственно, собрались.

— Ваше благородие, не людоеды они! — жалобно воскликнул Лаптев. — Вот вам крест! На последнем издыхании люди. Точно такие же, какими были мы!

— Ну а охраняют французов как? — спросил Гаврила.

— Два безликих и цилиндр, — с готовностью ответил Лаптев. — Больше мы никого не видели. Но лагеря чужепланетников совсем рядом, и, думается мне, охрана там получше. В общем, не меньше пяти цилиндров, восьми «безликих», трех десятков «стариков», трех «шуб», и еще на площадке у них — два летуна. Вот.

— Да-а, — вырвалось у меня.

Купелин быстро взглянул в мою сторону, а затем уставился на водоворот, который он сотворил в стакане посредством мельхиоровой ложечки.

— Хороша компания, — высказался Северский. — С чего это «хозяевам» понадобилось собираться откровенной толпой? Они ведь, если не ошибаюсь, одиночки?

— Там три машины землеройные, — пояснил Лаптев, — высоченные — выше нашей грот-мачты.

— Ага! — понял Купелин. — На этом пересечении работает тяжелая техника, поэтому каньон охраняется особенно тщательно. Если мы двинем спасать французов, то наступим голой пяткой на осиное гнездо. Не дай бог, «хозяева» решат, что мы посягаем на их машины.

— А что, мы пойдем воевать за французов? — поинтересовался Северский, наигрывая одной рукой «Марсельезу».

Я хотел было сказать: мол, Георгий, вам дорога дальше отхожего места заказана, вы у нас — тяжелораненый. Но как всегда вовремя поймал себя за язык.

— А как вы думаете, господа? — вопросом на вопрос ответил Купелин. Заметив, что мы отводим глаза и пожимаем плечами, он решил нас приободрить: — Ну же, друзья мои! Я ведь не капитан. И мы сейчас не в пылу боя. Время пока позволяет принять взвешенное решение. Решение, ответственность за которое присутствующие в этой кают-компании разделят поровну.

В дверь постучали, мы повернули головы и увидели входящего горниста Пилингса.

— Боевое освещение включено, — доложил он, вытянувшись у порога по стойке «смирно», — работают все прожекторы. Окрест — ни души, поднимается песчаная буря.

— Хорошо, — Купелин кивнул. — У пулеметов не спать, после полуночи вахта сменится.

— Музыкант! — окликнул горниста Северский. — Передай ребятам: ежели увидят чего подозрительного, пусть сразу открывают огонь. — Он великодушно махнул рукой. — Разбираться потом будем.