Солдаты и пахари

— О Степане не горюйте. Поправится. Точно вам говорю. Наш дивизионный провизор, Арсентий Филиппович, он, конечное дело, не врач, но с самой гражданской войны в медицине трудится, так знаете, что он говорит? Не знаете? Менять, говорит, место жительства такого рода больным следует… Обстановку, значит, менять! Поняли? Транспортирование, говорит Арсентий, не ухудшает состояние здоровья таких больных. Поняли? — Пролаза, слегка захмелев, был настойчив.

— Это, пожалуй, верно! — поддержал ординарца Макар. — Об этом стоит подумать!

Войны уже не было год. Но госпиталь не пустовал. Выдали долечивавшимся фронтовикам в этот день по стакану красного вина. Поздравили. Из открытых окошек понеслись знакомые вздохи гармоник и песни:

Ты теперь далеко-далеко,
Между нами снега и снега,
До тебя мне дойти нелегко,
А до смерти…

Прошло еще три дня. Вся семья — Верочка, Минька, Макар, Оксана Павловна и Тихон — не покидали Степана. Жили в палате. Постоянно, хотя и не получая ответа, обращались к нему, и лечащий врач, долго обслушивавший и ощупывавший Степана во время обхода, сказал:

— Это невероятно… необыкновенно! — Он, улыбаясь, попрощался со всеми и почти убежал из палаты.

Главное произошло уже во время ужина. Генерал, разливая шампанское, сказал Тихону:

— Завтра организуй билеты. На всех. И на него — тоже, — кивнул в сторону Степана. — Договоренность с госпиталем уже есть.

— В каком направлении, извиняюсь, двинемся, товарищ генерал? — Пролаза состроил такую мину, что все засмеялись.

— На Родники, — ответил ему Макар, не притушив улыбку.

— На Родники, — повторил Степан.

Все встали и замерли. А он лежал, и две крупные слезины вывалились в стороны, на подушку.

— Степочка, миленький ты мой, родной! — заплакала Оксана Павловна.

Пролаза крутнул седой ус и сказал генералу:

— А слезы тут, кажись, ни к чему!

10

Весть о приезде генерала и его тяжело раненого сына растревожила не только Родники, но и весь район.

— Наш, доморощенный! — хвастались старики.

— Ухобака был! Помнишь, как Сысойкиного сына усоборовал?

— Еще бы.

Никите Алпатову позвонили из района:

— Предупреждаем вас, Никита Платонович, генерал Тарасов в докладах самого Верховного упоминался, так что предусмотрите все до мелочей!

Никита вызвал кладовщика, заведующего столовой, хозяйственника и бухгалтера и не как-нибудь инословно, с намеками (это Никита тоже умел делать: научился за пять лет председательствования), а в открытую, прямодушно предложил:

— Все, что есть в колхозе, — берите для стола. Не разоримся. Наживем как-нибудь. Мед есть? Есть. Берите. Куриц сколько надо — режьте, поросенка, барана, говядины организуйте. Ну и овощи чтобы были на столе. И рыба. И выпить тоже, чтобы не в обрез.

— А на кого спишем? — хитренько улыбнулся бухгалтер.

— На генерала и спишем… Он в Родниках за новую жизнь боролся? За колхозы? Так? Так. Ну вот, а по трудодням уже тридцать лет ничего не получает… Сделаем его почетным членом колхоза… И Оксана Павловна тоже у нас работала почти два года… Вот ты и списывай. И не разговаривай. Запомни, не во всех колхозах свои генералы имеются!

На этом и остановились. И радовались все. Ждали дорогого земляка с нетерпением. Возвращался один, а казалось, что привезет за собой всех, ушедших в безвозвратность.

Смертельно боялся этой встречи только Гришка Самарин. «Не простит! И чикаться со мной не будет! — думал он. — Надо что-то предпринимать. Удрать? Куда нынче удерешь? Обратят внимание. Подозрительно исчез. Изловят».

В последнее время «белая зараза» распускала язык часто:

— Сдается мне, Григорий Самарин, что никакой ты не партизан, а, как и я, белый… Похуже еще меня… Мне умирать скоро… Пойду в НКВД, расскажу им все. Пусть тебя проверят!

Гришка млел в такие минуты перед супругой. Целовал ее, гладил припухшее от запоя лицо.

— Перестань, мать, пороть ахинею… Живи да поживай… Чего у нас не хватает? Айда лучше баньку стопи, попаримся, выпьем!

После бани он доставал припасенные на этот случай сургучноголовые бутылки, наливал рюмки:

— Спасибо тебе, мать, на пару, на баньке, на веничках!

Упаивал женщину так, что она, черная, задыхаясь, по нескольку дней не подымалась с кровати.

За неделю до приезда Макара произошло в Родниках и в окрестности необыкновенное явление природы. Налетел из казахских степей страшной силы столбовой ветер-вихрь. «Чертова свадьба» — так называют подобные ветры старые люди. Перелистал изгнившие крыши у домов, своротил стоявший около сельсовета телефонный столб, начисто, с корнями, вывалил нежные к ветролому кусты ивняка на Сивухином мысу и, подняв огромный столб земли и песка с крутояров, пронесся над селом и озером, полоща крупным проливным дождем.

Странное и необычное было в том, что вместе с дождиком высыпалось на улицу, на крыши домов, на огороды большое количество серебряных монет последней царской чеканки. Ребятишки собирали их, тащили в школу, показывали родителям. Родители, внимательно разглядев на рублевиках и полтинниках дату, отворачивались: «Эти не в ходу».