Генерал-лейтенант авиации Н. А. Захаров, с которым я работал в ГосНИИ гражданской авиации в конце шестидесятых годов, поведал мне вот о чем. Когда началась война, Рокоссовский со своим корпусом попал в окружение. Надо сказать, что войну он встретил в отличие от многих наших командиров очень под- готовленно и грамотно. Перешел в контрнаступление и, разбив превосходящие силы врага, послал в вышестоящий штаб депешу с просьбой разрешить ему взягь Варш.аву. Естественно, он не знал общего положения на театре военных действий, и ему совершенно справедливо было приказано отступать. Рокоссовский, отступая, вывел свой корпус в расположение наших войск с соотношением потерь 1:2,5 не в пользу немцев. И это летом 1941 года! Такова цена полководца.
Как известно, за отступление орденов не давали. К боевым наградам Рокоссовского, полученным за первую мировую и гражданскую войны, добав^ился орден Красного Знамени. И еще одна деталь. В штабе корпуса не все однозначно восприняли намерение командира наступать на Польшу: ведь только недавно он был еще «врагом народа» и сидел в тюрьме. Первым сбежал из штаба представитель НКВД – на всякий случай…
Во время следствия в 1938 году Рокоссовский ни на кого не показал, ни одного человека не арестовали по его «делу». За это особо уважали Константина Константиновича. В семье Рокоссовского мне говорили, что Сталин спрашивал Константина Константиновича:
– Там били?
– Били, товарищ Сталин.
– Сколько у нас еще людей «чего изволите?»,- сказал Сталин.
Он просил прощения у Рокоссовского. Возможно, это был единственный подобный случай.
Вспоминая Сталина, Константин Константинович однажды сказал:
– – А как бы вы отнеслись к своей матери, которая вас незаслуженно наказала?
Могут возразить: как мог он так сказать? Однако умный был человек, понимал и знал, по крайней мере, не меньше нас с вами, уважаемый читатель.
Рокоссовский отсидел два с половиной года, причем был заключен в Шлиссельбургскую крепость, в так называемый «зверинец». «Дело» на него не получилось – пришлось выпустить.
Вспомнили о нем «наверху». Говорят, сам Сталин…
Когда в форме и при орденах вышел из тюрьмы на улицу, спохватился, что переночевать негде, и попросился на ночь в тюрьму…
Свою книгу «Солдатский долг» маршал начал такими словами: «Весной 1940 года я вместе с семьей побывал в Сочи».
Верно, в Сочи. Но побывал там после того, как его выпустили на свободу.
Когда его судили, один из «тройки» встретился с ним взглядом и понял, что этот командир не может быть предателем, засомневался в «деле», стал искать в нем неясности и отправил на переследствие. Через полгода отправил еще раз… Мир не без добрых и порядочных людей. Судьба сохранила полководца для Отечества.
Рокоссовский первым перешел в контрнаступление под Москвой.
Его 16-я армия вписала свою строку в ратную славу России.
«Глубокий снежный покров и сильные морозы,- пишет К. К. Рокоссовский,- затрудняли нам применение маневра в сторону от дорог с целью отрезать пути отхода противнику. Так что немецким генералам, пожалуй, следует благодарить суровую зиму, которая способствовала их отходу от Москвы с меньшими потерями, а не ссылаться на то, что русская зима стала причиной их поражения».
В Москве, у Кремлевской стены,- могила солдата, у которого нет на камне имени и фамилии, но известно одно: он был рокоссовцем. Это они, воины 16-й армии, писали белой краской на танковых башнях: «Бойцы Рокоссовского, вперед!» Это они, те, кто дожил до наших дней, с гордыми слезами на глазах говорят: «Я служил у Кости Рокоссовского!»
Интерес к этой личности возник у меня давно, с детства. Я был в «Артеке», и мы, пионеры, посетили военный корабль из Народной Польши, и польские моряки, указывая на портрет Рокоссовского, гордились, что такой выдающийся «маршал», как они говорили, сейчас их министр обороны.
В студенческие годы я печатался в институтской многотиражке «Энергетик», где редактором работал М. Р. Дубовский. В 1941 году он был чекистом и зимой нес службу на одном из пропускных пунктов под Москвой. Ночью он остановил легковой автомобиль, где, кроме шофера, офицера-порученца и овчарки, сидел человек в полушубке и сапогах, предъявивший удостоверение на имя генерал-лейтенанта Рокоссовского. Однако на нужной странице удостоверения не оказалось печати. Пришлось задержать и вести несколько километров по шпалам до своего штаба, где задержанные были сданы по команде. Рокоссовский не возражал и не сопротивлялся – он уже имел дело с «органами». И шагал по морозу в хромовых сапогах…
Дубовский же, выполнив свою миссию, отправился отдыхать, но чуть свет его разбудили и вызвали к начальству. В кабинете вместо привычного начальника возвышался сам генерал Абакумов, а сбоку, на табуретке, опустив ноги в тазик с горячей водой, сидел Рокоссовский.
– Ты что же, генерал-лейтенанта Рокоссовского не знаешь? – заорал на Дубовского Абакумов.
– Был бы он в моей армии, я бы дал ему чертей! – сказал Константин Константинович.
– А мы и так дадим! – пообещал всемогущий генерал Абакумов.