Солдаты мира

— Не похудеешь, — вяло говорит Климов, — вишь, какой гладкий стал, глаза уже не открываются. Жена не узнает, когда домой вернешься.

— Хо-хо, — смеется водитель. — Это я пухну с голода.

— Прыгнем, — говорит Климов, — за нас, камрад, не волнуйся, в разведке все по расписанию.

— Я волнуюсь не за вас, я есть хочу, вот в чем, однако, дело.

— Не похудеешь… однако. — Климов поворачивает к своим.

7

— Предупреждаю: планировать четко к месту сбора, управлять парашютом. А вы, Назиров, как всегда, будете, конечно, рулить в город? Подозреваю, у вас там завелась знакомая.

— Почему у меня знакомая, товарищ гвардии лейтенант? — возмущается Ризо.

— Потому что вы все время туда улетаете.

— Зачем так говорите, товарищ гвардии лейтенант! Первый разряд по парашюту сами вручали!

— Ну, ладно, ладно, — улыбнулся Хайдукевич. — Предупреждаю серьезно: метеообстановка изменилась к худшему, ветер усиливается. Мы остались последними, принято решение прыгать — мы же не перворазники!

— Еще бы! — подал голос Поликарпов, но сзади кто-то легонько дал ему по шее. Он смутился: «Черт, ведь не хочу, а лезу вперед. Само собой получается».

— Еще раз: управлять парашютом! Перестроиться в следующем порядке…

Поликарпов слушает лейтенанта. «Покидание корабля… приземление… Пункт сбора… построиться в последовательности…» Быстрее бы в корабль! Его ставят между лейтенантом и Климовым. «Ловить собираются, что ли? Не придется! Когда прыгал в аэроклубе, колени не дрожали, не то, что у некоторых!»

— Поликарпов, вы что, уснули? Перестроиться… К кораблю!

Он глубоко вздохнул, слишком глубоко, так что в груди зашлось. Пока прокашливался, — даже слезы выступили, — строй терпеливо ждал. Потом Климов легонько обнял его за плечи и подтолкнул к самолету:

— Ну, пошли, Алеша, пошли.

Ноги отчего-то вдруг стали ватными, парашюты внезапно оказались пудовыми, давили на плечи, что-то тоскливое подкатило комком. Подавленный, с обострившимися скулами, он занял свое место в корабле и прикрыл глаза.

Самолет прошел взлетную полосу, взлетел, накренился, делая круг…

— Поликарпов, — похлопал его по колену Климов, — а, Поликарпов!

От Климова несло табаком, запаха которого Поликарпов терпеть не мог. Особенно, если близко человек наклоняется…

— Ты же не спишь. Давай поговорим.

Но как раз говорить ему и не хотелось.

— Снег нормальный, прыжок простой, — продолжал Климов, — ветер ерундовый. Удовольствие!

Поликарпов не открыл глаз. Теперь о прыжке он не думал: «Прыгайте себе в удовольствие, в неудовольствие, а меня не трогайте, оставьте меня в покое с вашими прыжками». И незаметно уснул в тепле под монотонный гул мотора.

— Товарищ лейтенант, — кричал Климов, перегнувшись через дремлющего Поликарпова, — что вы такое моей матери написали?

Дима сделал удивленные глаза, пожал плечами:

— Нормально.

— Что вы ей написали, а, товарищ лейтенант? — глаза Климова сузились.

Но Дима показал пальцем на уши: «Не слышу».

— Все слышите, — сказал Климов. — Я же вижу, что слышите.

Продолжая улыбаться, Дима отвернулся и стал внимательно разглядывать табло на стенке.

«Что он написал? — глядя на дремавшего напротив Семакова, гадал Климов, — Вообще говоря, лейтенант — парень спокойный, мозги у него на месте и, главное, не трепач, не высовывается. Но что он все-таки написал?»

Писем Дима писать не любит. Домой пишет так кратко, что мать все время обижается. И не зря, наверное. «Жив, здоров, работы много. Как живы вы, как здоровье? Как все вообще?» Больше из себя Дима выдавить не может.