Солдаты последней империи (Записки недисциплинированного офицера)

Хотя я всю зиму ходил в шинели, меня грели страдания прапорщика Хорошунова. Дурак, не сообразил механизм соляркой смазать, оборачивал замок газетой и поджигал, а в Казахстане, на вечном ветру, не больно-то разогреешь, это вам не Иркутск. Жалко, зима короткая; на Севере он бы у меня девять месяцев замки грел.

Офицерам обмундирование выдают, как новобранцам в бане. Начвещ объявляет:

– С утра до обеда выдача обмундирования.

Все ненормальные ломятся. Начвещ нарочно дает несуразное: большим – маленькое, маленьким – большое. Тот же Хорошунов всучил мне, лейтенанту, п/ш шестидесятого размера (оно было на мне, как плащ-палатка) и портупею третьего, я мог ею три раза обернуться. Товарищи удивлялись – неужели такие размеры есть в армии? Оказывается – есть. Отец это п/ш на куфайку одевал, говорил: «хороша, не продувает». Все ходовые размеры пропиты на год вперед. Если я раз пять брал себе хорошие штаны, где он на всех наберёт?

Сапоги «Скороход», о.ш. или с.ш. в роту кинут. О.ш. ещё можно носить со слезами на глазах, а с мокрой ноги хрен снимешь: чем больше снимаешь, тем сильнее нога потеет. Двух солдат в жопу толкаешь – стащить не могут. Одному майору головку на голенище оторвали. Чтобы тебя запустили в склад сапоги померять? Ни-ни, только уважаемых людей, остальным через голову кидают, между собой меняются.

В «невыдатной» день получают бастыки; вечером, за чашкой спирта, когда по складу ходишь и выбираешь, что тебе нужно – это уже высшая степень приближенности. Рядом баба из БПК стоит с метром – ушить, подшить; даже фуражки ушивали. Сапоги смотришь, чтобы носки не задирались; ротные умельцы к утру подкуют, резиновые подошвы наклеют. Рубашка чтобы была не с засаленным воротником и просоленными подмышками: какая-то сволочь носила и в кучу кинула. Наша форма в условиях пустыни после ряда стирок превращалась в тряпку, рубашка делалась серо-бело-пятнистой, как гиена. Хорошо, импортные рубашки – пронзительно-зелёные, только светлели; наши, серо-зелёные, были куда хуже.

Так же и обувь: капитан лет под 50 имел привычку менять свои ношеные ботинки на новые. Ношеные прятал в коробку,так же и носки. Запросто мог всучить их лейтенанту при первом получении, если прохлопает ушами.

Основы взаимоотношений офицеров с вещевиками закладывались в местечках «черты осёдлости». Нам, как и героям Куприна, были нужны наличные. Модно было не получать яловые сапоги, брать вместо них по двадцатке и пропивать. Некоторые умудрялись так выписывать по 5-6 пар в год.

Стоило раз получить то, что тебе не положено, как уже залазишь в долги к вещевику, висишь у него на крючке. Он может в любой момент с тебя взыскать, и ты вынужден оказывать ему услуги. Тебе нужна рубашка:

– Выпиши себе две.

– Зачем мне две?

– Всё, иди гуляй, жди своего размера.

Дадут 56-й, будешь ходить, как орангутанг.

Необходимо было сохранять постоянную бдительность при выписке вещевого имущества. Сидят бабы-писаря, получают по девяносто рублей, а вред, исходящий от них, неисчислим. Могут потерять карточку вещевого имущества, засунуть её поглубже в сейф, наслать ревизию.

Смотришь, когда проводилась сверка, если два месяца назад – сосед за это время может и на тебя «навесить», не спи. Например я, как командир роты, обнаруживаю, что не хватает, скажем, 50 простыней или 70 шинелей. Мы пишем на «лопуха»-майора Грищенко, начальника узла связи; 70% – мне, 30% – прапорщику. Когда этот майор переводился в Москву, на нём столько всего висело! Ну не дали ему два оклада (больше за нерадивость не вычтешь), он поплакался. А в Москву не перевести – это накликать на себя беду-проверку. Списали. Прапорщик Остапенко в 1992г. «нанёс ущерб» (украл со склада) на 1 млн. рублей. Спасение ему обошлось в меховую куртку и генеральскую рубашку, прогнившую на спине. Он рисковал тем, что я его пошлю, но я его спас. Перевёл его начальника – начвеща полигона – на Украину. Он прямо заявлял Остапенко:

– Ты меня переводишь на Украину, а я списываю твое имущество.

Ревизия, вскрыв склад с валенками, была поражена количеством моли, вылетевшей оттуда. Из нескольких сотен пар сохранилось лишь несколько, сданных авторотой, так как они были пропитаны бензином. Остальные превратились в кучу шевелящейся, изжеванной молью трухи. Начальство схватилось за голову:

– Если на складе нет в наличии валенок, то они должны быть списаны в установленном законом порядке.