Солдаты последней империи (Записки недисциплинированного офицера)

— Ребята, вы же рисовую обрушку грузите. Потрите её между ладошек, в ней битые рисинки. У меня жена дома только этим и занимается. Мы сами едим рисовую кашу. А вы всё тушёнку… Я когда представляю эту картину, как семья прапорщика Чуйко ест кашу из обрушки, плакать хочется. Он действительно набирал по несколько мешков обрушки и продавал казахам, те кормили скот.

Пристыженные солдаты, осознав необоснованность своих претензий, перешли на подножный корм — утащили у казашки казан и варили обрушку с солью — на рисе не пропадёшь. Угрызения совести таки настигли Чуйко на рыбалке. Он уснул в лодке. Ночью товарищи проснулись от страшного крика, вытащили скрюченного прапорщика, — тому приснилось, что его похоронили живьём.

— Потрогаю руками, вокруг доски.

Прапорщик Козятинский умудрялся продавать казахам консервы «Щи-борщи» под видом тушёнки. Как-то он, будучи в штатском — спортивном костюме и кепке — уснул в Джусалы на базаре. Пока он спал на прилавке, в кепку, лежавшую рядом накидали медяков. Сердобольный народ думал — из тюрьмы сбежал. К слову, казахская милиция лежачими, будь-то пьяный или мёртвый, принципиально не интересовалась. На базаре они собирали бакшиш с торгующих. Будучи по совместительству и участковым инспектором местной милиции, я как-то поинтересовался, почему на доске «Их разыскивает милиция» не развешивают ориентировок, благо тех накопилась куча. Начальник только махнул рукой. По-своему он был прав. Кто прийдет в Джусалы (6 часов поездом от Казалинска) прятаться?

Как-то Козятинский выпросил у новоприбывшего офицера за какую-то услугу бутылку водки. Тот поставил. Но прапорщик мнётся, не уходит.

— У меня жена алкоголичка, лучше бы вы совсем не давали. Ей одной мало — выгонит или убьёт.

Офицер вошёл в положение, а за углом Козятинского уже ждали приятели, там же и распили.

Образ прапорщика-коммуниста из штабных никогда не изгладится в моей памяти. Из тыловых был Уманец. Его потом выгнали — украл сахар. Всё крал на ходу. Из моего стола стянул запалы к учебным гранатам. За этим я его и застал.

— Зачем?

Глаза бегают. Не знает. Наконец нашёл им применение. С корешом зажигали запалы и сбрасывали с балкона вниз. Они летели, как ракеты, а там стояла его машина. Обжёг краску на крыше.

Жёны прапорщиков отличались особой стервозностью. Прапорщик Крашенинников и «Батя» Смирнов поехали на новом зелёном «Москвиче» на рыбалку. Солдаты эту машину буквально облизывали. Купил её «Кроха» на деньги жены — она работала в военторге. Народу объявил: «Тесть дал деньги». Потом узнали, что она из детдома. «Батя» напился, стал мочиться на колесо, покачнулся и погнул головой крышу. «Крохина» жена, когда увидела, сняла туфель, развернулась и — мужа в лоб. «Удар де Невера» — каблук пробил череп, «Кроха» навзничь, глаза закатились, со лба струйка крови. Баба в визг. «Кроха» со временем пришёл в себя, но глаза так мутными и остались.

Жена Уманца происходила из круглых сирот, поэтому отличалась зверским аппетитом. К восемнадцати годам закончила восемь классов, дальше держать воспитанниц в детдоме было нельзя — беременели. Преподаватели их с третьего класса драли. Они же не соображают. Живого весу в ней было килограмм 200, от шеи к лобку — сплошные складки. Как раз началась перестройка, и в журнале «Знаменосец» было опубликовано её фото в бане с мужем. Он устроил её в штабе писарем. Они любили друг друга с пятнадцати лет.

Прапорщик Вася «Шарон» также страдал от своей половины Эрны Адольфовны. Жена — немка, каждые выходные, по два дня, заставляла его делать уборку в квартире. Служил он «макаронником» лет пятнадцать, доносил свою первую шинель до состояния рогожи, за последующие он получал сукном и продавал. Как-то в мотовозе я сел на неё, Вася встал и оторвал полу. Столько плача было!

Работал он начальником ГСМ. Заправил меня бензином с водой. Опустил шланг пониже и зачерпнул с водой (кому положено, получали бензин сверху). Зимой в пустыне бак замёрз. Пока шли двадцать километров до жилья, мы с Егоркой успели договориться его убить. Я взял автомат, хоть по складу погонять, но он, как прознал, две недели на службу не показывался. Потом принёс банку спирта, передал через мужиков.

Бензин он в конце концов продал казахам. В смотровой люк вварил трубу, влил в неё ведро бензина и так замерял. Когда «Шарон» перевёлся в Джунгиз-Тюбе, хватились, — а в цистерне и дно прогнило.

Отдельная инженерная испытательная часть -