Солдаты последней империи (Записки недисциплинированного офицера)

— Да я бы с тобой не спал даже на безлюдном острове. Ты знаешь, кто такой был Милляр?

Она, естественно, не знала, что это был артист, на протяжении сорока лет игравший Бабу Ягу и Кощея Бессмертного. Обидевшись за Милляра, Лягина пошла к замполиту. Тот вызвал Чиркова и начал допытываться, кто такой Милляр. Замполит не понял юмора и прапорщику вкатили строгача за «нахождение в нетрезвом виде».

Нельзя пользоваться женщиной в армии монопольно. Телефонистка, пока молодая, — жила с командиром батальона, года через два — с прапорщиком, потом — с солдатами. Солдат мог сожительствовать, например, с горбатой. Официантки и поварихи сожительствовали с прапорщиками и солдатами. Комендант располагал продавщицами и «чипошницей». Вотчиной начальника тыла была завстоловой. Командир полка сожительствовал с завпроизводством. Кинуться на неё никто не смел. Наличие семейных связей в воинском коллективе не принималось в расчет. Там, где пили вместе, там и жили сукупно. Неприличным считалось совершить мезальянс — выйти из своего круга. Вот я не мог полюбить повариху, хотя мне и нравилась одна, «Булочка». Мне бы продавщицы глаза выцарапали.

В медслужбе Коля Ковалёв занимался иглоукалыванием от бесплодия. Ходили к нему Лягина и Отичева (с полными ушами иголок), пока последнюю не отодрал в продслужбе Кобелев. Забеременела в секунду. Выцарапав глаза жене Кобелева (из благодарности), она вышла за него замуж. Своего мужа выпинала и за руку привела другого. Самки были. А Лягину так никто и не трахнул. Она была примитивна, а Кобелева на всех не хватало.

Евлеевская работала в медслужбе фельдшером. Казах-санитар упорно именовал её «Еблеевской». Она возмущалась:

— Я не Еблеевская, я Евлеевская.

Казах:

— Все равно блад.

Компьютер в части заменяла Таня Плишкина на пару с прапорщиком Шишкиным. Какому-то московскому мыслителю пришла в голову идея — автоматизировать контроль за исполнением. Не знаю как в Москве, а в части вся автоматика заключалась в ногах Шишкина. Таня Плишкина выписывала карточки с поручениями, а Шишкин разносил их по исполнителям. В каждой канцелярии или каптёрке он засиживался по часу. В части семьдесят процентов офицеров и прапорщиков изнывали без дела, поэтому для них каждый вошедший был свежим человеком, с которым велись неспешные разговоры. В книге, которую Шишкин носил под мышкой, полагалось расписываться в получении карточки. Получив, ответственные попросту выбрасывали её, не читая. Благо распоряжения отличались абстрактностью: «Офицерам и прапорщикам повторно изучить директиву Д — 08». Поэтому попытки Шишкина собрать карточки назад были заранее обречены на провал. Круг замыкался. По части с озабоченным видом целый день шнырял человек с перфокартами в поисках баб и водки. И дошнырялся.

Естественно, в условиях безделья к отделению АСКИ (Автоматической Системы Контроля Исполнения) присоединились машинистка и секретарша. Тем самым создалась нехилая блядская компания, начался разврат и разгул. Первым неладное заподозрил начальник штаба: в кои-то веки прапорщик погладил брюки, — раньше всегда ходил в мятых. А от Шишкина ещё и духами разило. Куда-то стала исчезать машинистка, особенно, когда была нужна. Внезапно нагрянув в АСКИ, начштаба обнаружил там ещё один притон, все обитатели которого, как оказалось, жили сукупно. Ко всему забеременела Плишкина. Начальство схватилось за голову. Выход нашли быстро, Плишкину свели с одним опальным замполитом — все равно ему пропадать, — какая разница с кем. Плишкина родила, как коза — через пять месяцев после знакомства. На что замполит был дурак, и то сообразил. Плишкину пришлось переводить в разряд матерей-одиночек — никакие угрозы не заставили замполита жениться. Он даже бросил пить и воссоединился с семьей. После того, как он выстоял против такого сонма «политрабочих», народ его зауважал.

Отменить АСКИ было нельзя, идею спустили сверху. Начальство приняло Соломоново решение — пожурить Шишкина и оставить на прежнем месте. Назначить другого — все начнется заново. А чтобы не было притона, АСКИ из отдельного кабинета пересадили в приемную начштаба. Вместо Плишкиной на работу взяли чью-то перезревшую мордастую дочку, о рабочих качествах которой дает представление следующий разговор командира с начальником штаба (собственно не разговор, а истошные крики). Командир читает, читает:

— Ошибок твоя машинистка нахерачила. Ты хоть, блядь, читай (диктуй — Ред.) приказы. Учи её, подсказывай.

— Да я учу-учу, а она даже слово «хуй» через «ю» пишет.

Народ начал блудить в «секретке». Лучшая должность машинистки — в секретной части. Если хорошая баба, там же её можно было и драть — помещение оббито тканью, можно закрыться и сидеть… Чем занимаются — не ясно: ни звуков машинки, ни страстных стонов наружу не слышно. Зайти туда мог только начштаба (раз в месяц), или особист (раз в год). Особисты у нас почему-то больше свалками интересовались. Поэтому не удивительно, что машинистки постоянно беременели.