В начале января положение в центре Берлина, особенно на Линденштрассе, осложнилось. Началось наступление правительственных войск. Оценив обстановку, Александровский намеревался помочь восставшим — бросить туда свой отряд, но правительственные войска потеснили матросов. Александровский сумел пробраться в здание ЦК Коммунистической партии, там узнал, что интернационалисты под командованием Франческо Мизиано овладели и крепко удерживают здание «Форвертса», и решил любой ценой пробиться туда. Первым, кого он увидел на верхнем этаже здания, был семнадцатилетний Гельми. Тот бросился к Сергею на шею с криком: «Русские тоже с нами!»
Теперь уже не было никакого смысла называть себя Гутенбергом. Сергея подвели к единственному пулемету, который имелся в отряде Мизиано. Он поднял его, почистил, придвинул коробку с лентами и, улыбнувшись окружавшим его итальянцам, по-русски сказал сам себе:
— Ну, что ж, друзья, повоюем!
Район Линденштрассе с газетным кварталом, где происходили бои между правительственными войсками и интернационалистами, оцепила полиция. Газеты выходили с перебоями, и, как всегда в таких случаях, обыватель кормился слухами, которые распускали и подогревали берлинские «версальцы», развязавшие террор против «красных». Утверждали, будто они хотели взорвать банки, открыть шлюзы канала и затопить город, уничтожить электростанцию.
Первую неделю января немцы и отряд Мизиано успешно обороняли здание «Форвертса». Одиннадцатого января солдаты Носке подвезли орудия и начали штурм. В тот день пал последний оплот восставших. Александровский вместе с другими интернационалистами был заточен в тюрьму Моабит.
С воли доходили печальные вести, одна страшнее другой. Карла Либкнехта и Розы Люксембург уже не было. Солдаты Носке схватили их на Маннгеймерштрассе в Вильмерсдорфе. Арестовали и Вильгельма Пика, но ему удалось бежать. Карла растерзали в Тиргартене, а Розу, оглушенную прикладом винтовки, окровавленную, еще живую, бросили в Ландверканал...
Целые дни напролет Сергей сидел сгорбившись в камере. Перед глазами вереницей проходили встречи с Карлом, казалось, он слышит его голос... Где Гельми? Может быть, он рядом, в соседней камере? Что с Соней, с Робертом и Верой? Мысли не давали покоя. От Клары не было никаких вестей с тех пор, как он уехал в Киль, а в Берлине во время восстания ее не удалось повидать...
Двадцать пятого января в камеры Моабита донеслись отзвуки мощной демонстрации. Берлин хоронил Карла Либкнехта. Много позже Сергей прочитает его последнюю статью, опубликованную в «Роте фане» пятнадцатого января 1919 года и написанную за несколько часов до гибели.
«Те, кто потерпел поражение сегодня, будут победителями завтра, ибо поражение — урок для них... Не знаю, будем ли мы жить, когда победа будет достигнута. Но жить будет наша программа борьбы, и она завоюет большинство человечества. Несмотря ни на что!»
Александровский тогда, разумеется, не знал и не мог знать, что через четырнадцать лет некий ефрейтор Адольф Гитлер-Шикльгрубер станет рейхсканцлером Германии, страна выбросит за борт и растопчет все моральные ценности, накопленные и сохраненные ее лучшими умами, а затем ввергнет весь мир в катастрофу войны. Он, разумеется, не знал и не мог знать, что убийство Розы Люксембург и Карла Либкнехта было прологом к фашизму, приход которого к власти он сам через четырнадцать лет будет наблюдать в Берлине, находясь там на высоком дипломатическом посту. А тогда, в камере Моабита, он лишь понимал, что произошла беспримерная трагедия, и пятнадцатое марта — день убийства Карла Либкнехта и Розы Люксембург — останется одной из самых мрачных и кровавых страниц в истории Германии.
Спустя несколько месяцев, после многократных и трудных переговоров, по настоянию советского полпреда в Берлине Александровский был выпущен из тюрьмы и назначен секретарем Бюро РСФСР по эвакуации русских военнопленных.
Летом 1919 года к пансиону на Лютерштрассе в Киле подъехала машина с двумя пассажирами. Один из них, тот, кто сидел за рулем, был в форме морского офицера, но без знаков различия. Другой, вышедший из автомобиля, высокий, сухопарый, держал в правой руке стек, беспокойно вертя его в руке, и решительным шагом направился к двери, ведущей в пансион.
— Припугни старуху как следует, она быстро развяжет язык, — бросил ему вдогонку человек, оставшийся в автомобиле.
Это был не кто иной, как Герман Эрхардт, тридцативосьмилетний морской офицер, создавший вскоре в Мюнхене террористическую организацию «Консул», охотившуюся за немецкими революционерами и в первую очередь за активными борцами ноябрьской революции в Германии.
Фашистская организация «Консул» была предшественницей гитлеровской нацистской партии. Она развязала террор против коммунистов и буржуазных деятелей либерального толка, а главным образом, против тех, кто был за нормальные отношения с Советской Россией.